— Я думаю, Дмитрий Александрович, надо оповестить весь народ о беде, пусть спасаются, в леса бегут. Если орда увидит: пуст город — может, не станет поджигать.
— Да, да, да. Ты прав, сват.
— А где дочка, мне бы повидаться.
— Она с Иваном в своём дворце.
— Я добегу до них.
— Давай. А я буду с отъездом распоряжаться.
Дочка встретила отца у входа, ей сообщили слуги о его приезде. Обняла, ткнулась в грудь, всхлипнула.
— Батюшка, как я рада видеть тебя.
— Я тоже, доча. Из-за тебя и заехал. Бежать вам надо, орда идёт. Ну как ты? Ещё не понесла?
— Нет, — крутнула головой с горечью.
— Что так-то?
— Не знаю, батюшка.
— Ты вроде здоровая. Может, у Ивана что по мужской части не так?
— Всё так, батюшка, — смутилась дочка. — Всё так.
— Ну, не переживай, дочка. Вы ещё молодые. Успеете. Может, это и к лучшему сейчас-то, в такую замятию. Зимой с дитём мученье б было. Всё образуется, доча. Не переживай. Ещё будешь матерью.
— А как там Анница?
— У-у, Анница уже невеста. И жених вроде есть.
— Кто?
— Тверской князь Михаил. Но ноне не до свадеб.
— Кланяйся ей, батюшка. Поцелуй за меня.
— Хорошо, милая. Поговори с мужем, может, ко мне в Ростов убежите.
— Ты думаешь, до Ростова не дойдут?
— Кто знает. Но уж Перяславль на щит брать будут, это точно. Они ж на твоего свёкра охотятся.
— А куда ж он-то денется? Дмитрий-то Александрович?
— Он скорее всего по старой стежке удалится, на Псков побежит.
А меж тем Дюденя со своей тьмой подходил к Владимиру. Князь Андрей Александрович ехал с ним едва ли не стремя в стремя. Тут же был и князь Фёдор Ростиславович со своими боярами. Фёдор не стесняясь ворчал перед близкими:
— Вот времечко пришло. Сами поганых в города наши ведём, деды-то наши их мечами потчевали, а мы калачами. Тьфу, прости Господи. Дожили.
Понятно, что Андрей Александрович не повёл Дюденю ни к Нижнему Новгороду, ни к Городцу — берёг свой удел. Он вёл его на Владимир — главный город великокняжеский. Возьмёт его, объявит себя великим князем, а там можно и за братцем поохотиться.
Предупреждённые владимирцы частью разбежались по лесам. Но зима же, в лесу долго не насидишься. Хорошо, у кого там заимка или избушка своя, а если и дупла нет знакомого? Небось на следующий же день назад в город побежишь у печки греться. Да и зачем разбегаться? Иереи вон готовятся всем клиром незваных гостей встретить, в ризы позлащённые облакаются. Поди, отмолят от беды.
Наместник куда-то исчез, бежал, наверное. Вместо себя никого не оставил. Кто хочет что узнать, к епископу бегут, в Успенский собор:
— Святый отче, что делать?
— Молиться, дети мои, молиться.
— Ворота затворять али как?
— Ворота все отворить настежь, дабы зрели поганые, что мы без зла и меча их встречаем. Умилостивятся сердца их нашим миролюбием, не взнимутся сабли их поганские над нами. Ведь с ними идёт наш князь, Андрей Александрович, он не позволит им творить беззаконие во граде, где покоятся мощи отца его достославного, князя Александра Ярославича Невского. Не посмеет позволить.
Увы, посмел наследничек героя. Ещё как посмел!
Клир не согласился с епископом Яковом, отказался встречать поганых хлебом-солью: «Ещё чего! Мы их звали?» Не оттуда ли пошла русская поговорка: «Незваный гость хуже татарина»?
Епископ Яков, рукоположенный на святой владимирский стол митрополитом киевским Максимом всего лишь три года назад, не стал упрямиться, согласился с клиром. Решено было и в Успенском и в Дмитриевском соборах и в других церквах отправлять службу, как будто ничего не случилось. Всем ведь известно, что орда ныне церкви не трогает, иереев не тиранит.
Не оттого ль оставшиеся жители поспешили под крыши храмов, едва завидев приближение татарского войска.
Когда Дюденя въехал в город, он показался ему безлюдным.
— Где ж народ? — спросил он Андрея, ехавшего рядом.
Князь пожал плечами, мол, откуда мне знать, но, заслышав от Успенского собора тихие звуки церковного пения, молвил:
— В храме литургия идёт, там и народ, наверное.
По чистому снегу мутной волной втекала в город татарская конница и, разбиваясь на тёмные ручейки, растекалась по улицам.
Знали поганые, где можно поживиться, на клети мизинных не спешили набрасываться, искали терема побогаче. И первые, самые удалые, кинулись к Успенскому собору.
Ворвались в храм — охнул народ испуганно. Засвистели плети, закричали татары: