Ни с кем не советовался Тохта, сам всё придумывал. И сыновей Ногая для этого к себе зазвал, давал им охотиться в своих угодьях, сколь их душе было угодно, на лебедей, на гусей, на вепрей, на лис. Помаленьку, по крошечке выпытывал у молодых гостей всё об отце их, о его задумках и совершенно случайно нащупал уязвимое место в их взаимоотношениях — мачеха. И Ахмат и Узун ненавидели чужеземку Евфросинию[150] со всей страстью, на какую только способны юные души.
— Она вертит отцом как хочет, — возмущался Узун.
— Он ей в рот глядит, — поддакивал Ахмат.
И Тохта предложил ханичам жить у него сколько угодно — «хоть сто лет», — раз дома им житья нет от этой чужеземки. И они остались зимовать, хотя отец и звал их домой в своё стойбище при устье Буга.
За зиму Тохта так настропалил юношей, что они готовы были с наступлением весны немедленно скакать домой и убить «эту змею».
— Разве отец вам позволит тронуть её, — вздыхал сочувственно Тохта.
— А мы его и спрашивать не станем, — кипятился Ахмат.
— А ты дай нам войско, Тохта, — просил Узун, не подозревая, что следует хитрой задумке золотоордынского царя.
— Да за войском дело не станет.
Видя, что юноши вполне созрели для похода, Тохта намёками стал втемяшивать им в голову мысль, что отец их уж стар, пора бы ему уступить место молодым. Даже вспомнил, как, по обычаям одного из народов, состарившихся вождей душили, возводя на престол их молодых сыновей.
— Неплохой, между прочим, обычай.
Преуспел Тохта, преуспел в своём коварстве. К весне сыновья Ногая были резко настроены против отца. Можно было выступать на юг с войском. Но и тут Тохта решил оставить себе на всякий непредвиденный случай лазейку.
— Только не надо убивать Ногая, — сказал он его сыновьям. — Я всё же люблю его. Пусть он будет жить у меня самым почётным гостем.
На Ногая двинулись сразу три тумена[151], которые вели Дюденя, Тахтамир и сам Тохта. Даже на Русь давно не ходили с такой силой. Сыновья Ногая ехали с главным туменом Тохты и всё время держались рядом с санчакбеем[152], заранее выпросив у Тохты право первыми ринуться в бой.
— Что ж, скачите, — согласился Тохта, — только отца не трогайте.
Однако, призвав к себе Дюденю, Тохта приказал ему:
— Если пленим Ногая живым, ты без всякой подсказки тут же срубишь ему голову.
— Почему я? — побледнел Дюденя, резонно полагая, как бы и его голова не покатилась следом за Ногаевой.
— Потому что у тебя царская сабля. Не забывай, Ногай-хан и умереть должен по-царски. Он всё же много мне добра сделал.
И Ногай — доблестный Ногай, заставлявший когда-то трепетать даже Византию, был разгромлен. Возможно, именно из-за коварства сыновей, от которых он не ожидал нападения, хотя ему и сообщили разведчики, что один из туменов ведут именно они, его чада.
Во время сечи он был ранен, а после боя на глазах у всех Дюденя тихо, подойдя к нему сзади, исполнил тайный приказ Тохты — срубил Ногаю голову царской саблей, да так, что тот ничего не увидел и не почувствовал. Не всякий достоин такой части и благодати.
А в это время на Руси города и веси быстро отстраивались, земля засевалась. Люди благодарили Бога за мир и урожай, за детей, за счастье. А вспоминая Орду, говорили почти одно и то же: «Да пусть они там друг дружке хоть все бошки пооткручивают». Что делать? Злое пожелание, но заслуженное.
11. СВАДЬБА МИХАИЛА
Как и сговаривались, ростовский князь Дмитрий Борисович сам привёз свою дочь в Тверь. Невесту и её родителей поместили в правом крыле дворца, состоявшем из нескольких горниц. В тот же день Ксения Юрьевна поручила старой Михеевне готовить сенник для новобрачных.
— Ты, матушка, знаешь все обычаи, приготовь молодым ложе, как по старинке положено.
— Приготовлю, княгинюшка, не боись. Только дай мне с пяток девок да парней добрых.
Михеевна сама выбрала во дворце горницу для сенника и первым делом послала парня на потолок.
— Взгляни, не насыпана ли там земля.
150
151