— Что их проверять?
— Так пьют, князь, а в пути разве можно? Этак и поклажу растеряют.
— Эй-эй! Куда? — заметил Андрей Давыда, направлявшегося с воинами по дороге. — Назад. Никакие там не збродни.
Завернув Давыдову сотню, Андрей сказал Акинфу:
— Езжай в сторону Юрьева. Там нам путь заступили московские и тверские болваны. Спроси князя Данилу, какого рожна ему надо? Кто его сюда звал? И пообещай, если не уйдёт с пути, худо ему будет. Езжай, Акинф.
Данила Александрович, выслушав посланца великого князя, спросил:
— А ты как думаешь, Акинф, зачем мы здесь?
— Ну, думаю, не хотите пустить великого князя на Переяславль.
— Верно думаешь, Акинф. Князь Иван, уезжая в Орду, просил меня и князя Михаила присмотреть за его уделом. Вот потому мы здесь. И потом, у твоего князя, как нам стало известно, в задумке и Москву и Тверь тряхнуть. А? Не так ли?
Боярин пожал плечами, мол, не наше сие дело. Подошёл князь Михаил Ярославич.
— Ну что?
— Да вот прислал Андрей Акинфа, грозит мне худом, если с пути не уйду.
— Ну, грозиться друг другу мы все горазды. Токо Орде боимся язык показать. Ты сам рассуди, Акинф, кого мы тешим этим? А?
— Дьявола, — неожиданно негромко сказал боярин.
— Вот именно. Ты-то понимаешь, почему не скажешь ему об этом?
— Как будто он послушает.
— Он, окромя Тохты, никого не слушает, — заметил князь Данила. — Это его разлюбезный советчик.
Посовещавшись, князья отправили с Акинфом своего представителя Александра Марковича, наказав ему склонять Андрея к миру, ни в коем случае не унижаясь, но и грозясь в меру.
— Главное, чтоб он не вздумал опять звать орду, — наказывал Михаил Ярославич. — От него всё ждать можно.
— Орду вряд ли он ныне позовёт, — сказал Акинф. — Дюденя во Владимире все церкви пограбил, иконы ободрал.
Епископ и митрополит крепко пеняли за это Андрею Александровичу. Так что ныне он вряд ли решится.
Увидев подъезжавших, великий князь воскликнул с ехидством:
— Что? У Данилы кишка заслабила самому ко мне явиться?
На что Александр Маркович отвечал спокойно:
— Не след князьям самим в пересылы бегать, на это слуги есть.
Александр Маркович слез с коня, передал повод кому-то из отроков, поклонился великому князю.
— Велено мне, Андрей Александрович, спросить тебя, зачем ты снова ссору затеваешь?
— Я? Ссору? — усмехнулся Андрей. — Это они на рожон лезут. Я иду в свой родной удел — Переяславль.
— Но ныне это удел Ивана Дмитриевича, которого сейчас нет там. Если б ты ехал один со слугами, но ты ведёшь целую рать. Зачем?
Разговор обретал нежелательную для великого князя направленность, а посему он велел Акинфу:
— А ну, отгони ротозеев, развесили уши.
— А ну, кыш, — пошёл Акинф, отгоняя не только простых воинов, но и даже милостников князя. — Вам сие слышать не обязательно.
И, отогнав всех, даже сам не стал подходить, щадя самолюбие великого князя, которому сейчас московско-тверской посланец будет выговаривать от имени своих князей вещи не совсем приятные.
Дождавшись, когда все удалятся на почтительное расстояние, Александр Маркович продолжил:
— Князю Даниле Александровичу ведомо, что ты, пограбив Переяславль, намерен идти на Москву и на Тверь.
— Хых, всё-то ему ведомо, чего у меня и на уме не было. Князь Иван, уезжая в Орду, сказал, что не всю дань собрал.
— Добирать дань ты бы мог, Андрей Александрович, послать данщиков, зачем самому с полком ехать?
— Ты, я вижу, Александр, наторел на злоязычии. За этим ехал сюда, чтоб меня срамить?
— Что ты, Андрей Александрович, этого и в помыслах не было. Я ехал с мыслью примирить тебя с братом и моим князем Михаилом Ярославичем, чай, оба оне не чужие тебе люди.
— Не чужие, однако ж встают на пути у меня.
— Бережения лишь ради, Андрей Александрович.
— Это под Юрьевом-то Москву и Тверь берегут? — усмехнулся великий князь.
— Но их просил князь Иван Дмитриевич, отъезжая в Орду, поберечь его удел.
— Ишь ты. А мне небось ничего не сказал.
Александр Маркович пожал плечами на это, заговорив о другом:
— Андрей Александрович, разве мало наши земли потерпели в эти годы? Голод сколько весей выкосил, какая нам корысть ныне заратиться меж своими? Дьявола тешить?
Он умышленно не напомнил о Дюдене, дабы не сердить Андрея, приведшего эту напасть на Русь, сказал лишь о голоде. Но и это раздражило великого князя: