— Помню. А как же? Михаил тогда одарил нас всех.
— Значит, ты не забыл его?
— Нет.
— Тогда слушай меня внимательно. Да перестань грызть. Слушай.
— Я слушаю.
— Скоро он должен выехать сюда, к нам. Он не должен доехать до Орды. Ты понял?
— Что ж тут не понять,— пожал плечами Сарык.— Раз мой господин не хочет этого, значит, не доедет князь Михаил.
— Его поедет звать сюда Ахма. Ты выедешь чуть позже. Постарайся не встретиться с Ахмой.
— Постараюсь.
— Отбери самых надежных воинов из своей сотни. Смелых, неболтливых.
— Сколько?
— Я думаю, с полсотни хватит. О том, зачем вы едете на Русь, не говори им. Скажешь уже там, на месте.
— Убивать только князя или можно всех?
— Можно только князя. Его обязательно. А с остальными — как получится. Впрочем, в открытую свалку лучше не ввязывайся. Встретишь его, поприветствуешь, скажешь, мол, хан послал вас сопровождать его, чтоб, мол, не обидели их, охранять, мол. А когда ночью все поуснут, вырежьте всех.
— Вот так будет лучше,— ухмыльнулся Сарык.
— Конечно, лучше. Тогда все кони, весь обоз будет ваш. Князь наверняка будет везти много подарков. Но еще раз говорю, постарайся разминуться с Ахмой.
— А если он будет ворочаться вместе с Михаилом?
— Вряд ли. Но если случится так, то и Ахму прикончите. На кой такой свидетель.
Напоив как следует Сарыка, Кавгадый отпустил его и спросил князя Юрия:
— Ну как? Ты доволен?
— Очень доволен, Кавгадый. Если он сделает все, как ты велел, это будет замечательно.
— Сделает. Сарык воин исполнительный, тем более что там светит богатая добыча. Князю Михаилу не быть в Орде.
— Дай Бог, дай Бог,— перекрестился Юрий Данилович.
Перед отправкой Ахмы на Русь к хану явился Алчедай.
— Мой повелитель, отмени свое решение о сыне Михаила Константине.
— Почему?
— Потому что, если князь узнает об этом, он не поедет к нам.
— Тебе этого мальчишку, никак, жалко стало?
— Жалость, повелитель, удел женщин, а я воин. Если орленок умрет в ловушке, то уж старый орел никогда не попадется в нее.
— Ха-ха. Ты, пожалуй, прав, Алчедай. Вели выпустить мальчишку и накормить. Пусть живет приманкой старому орлу. Хе-хе-хе.
28. ОРДА ЗОВЕТ
Когда из Москвы привезли тело убитого Александра Марковича, это явилось для князя Михаила тяжелым ударом. На похоронах пестуна он искренне и горько плакал. И начинал понимать, что теперь мира с Москвой никак не может быть, по крайней мере, пока там сидит Юрий Данилович. Надо мстить ему. Но как?
— Не надо, Миша, не надо,— уговаривала его Анна Дмитриевна.— Так вы никогда не кончите, не остановитесь.
— Но ты понимаешь, убить посла — это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.
— Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?
— Ты же знаешь, что я-то не убивал ее.
— Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь ее, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то, сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесет тебя хану?
— Да уж, представляю.
Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:
— Ты все равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдет, сердце умягчится. И воротишься.
— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.
— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.
Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:
— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.
— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Все не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.
Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси — драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.
В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймет Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть ее ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.
Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твердо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живет вне Твери? А старуха клянется, что видит ее как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду ее описывает.
Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же ее по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.
Первого серпеня1 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в легкой тележке, держа на руках Василия.
*Серпень — август.
Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.
— Ишь ты, мамкин хвост,— корил его ласково князь,— Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.
Однако, щекотнув под мышки ребенка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:
— Ворочусь ли?
— Даст Бог, Мишенька, все обойдется,— утешала Анна Дмитриевна.— Не ты — они начали, хан разберется.
— Должен бы разобраться,— вздыхал князь,— да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая — и на тебе.
Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.
— Ну что, мать? Дальние проводы — долгие слезы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.
Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:
— Молись за меня.
— Хорошо, Мишенька,— ответила пресекшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слез.
— Все, все, все,— молвил князь и скомандовал возчику: — Поворачивай к дому.
Однако старшие сыновья запротестовали:
— Мы проводим до Владимира.
Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвел князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом — два молочных брата, князь и милостник.
Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.
— Слышал я, сын мой, все слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.
— Спасибо, святый отче.
— Взял ли с собой духовного отца, сын мой?
— Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.
— Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.
Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья — братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:
— Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?
— Понимаю, братья, все понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.
— Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то,— говорил Александр Васильевич,— Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.
— Он ко мне был очень милостив.