— Ты что, мне не веришь? — обиделся князь.
— Верю, Юрий, и все же прошу тебя разойтись с Михаилом миром.
— Но ты же видишь, они заступил мне Московскую дорогу.
— Я поеду к нему. Постараюсь уговорить. Думаю, он не ослушается ханского приказа.
Михаил Ярославич встретил ханского посла дружелюбно, справился о здоровье хана, о пути. Остался доволен ответом.
— Князь Михаил,— приступил наконец Кавгадый к делу,— Зачем ты хочешь драться с Юрием?
— Я? — удивился великий князь.— Это у него кулаки чешутся.
Кавгадый понял, что неверно построил вопрос, надо как-то по-другому.
— Ах, князь Михаил, ты уж старый воин, неужто не понимаешь молодого петушка? Он всегда в драку лезет. Хотя, конечно, старый петух, хе-хе-хе, отдерет его за гребень, а то и хвост повыдергает.
— Оно бы не мешало и за гребень оттаскать и хвост проредить,— улыбнулся Михаил, вполне оценив шутливый тон посла.
— Но лучше все же обойтись без этого. А? Князь Михаил?
— Конечно, лучше.
— Значит, ты согласен примириться?
— Я с самого начала не думал драться. Он же полк собрал на меня, и я вынужден был вооружиться.
— Его я уговорю. Но тебя вот о чем попрошу, князь, освободи ты его брата.
— Кого? Афанасия, что ли?
— Ну да.
— Он давно в Москве. Я его где-то с месяц и держал всего.
— В порубе?
— Зачем в порубе, он, чай, князь, да и родня мне как-никак.
— А Юрий говорил, что ты его в порубе томил.
— Нашел кого слушать, Кавгадый. Ты его лучше спроси, как он Афанасию этому в отрочестве уши отрывал. Спроси. А Афанасий, будучи в полоне, едва ли со мной не с одного блюда ел. Поруб. Придумает же.
Дважды еще Кавгадый переезжал из одного лагеря в другой, примиряя Юрия с Михаилом. И преуспел: разъехались родственнички без драки. А великий князь вполне оценил старания ханского посла, подарил ему «сорочку» прекрасных соболей. Юрию пока отдариваться было нечем.
23. ДВА ВЕЛИКИХ
Вот и стало на Руси два великих князя. Один в Твери, другой на Москве. Один по ярлыку был великим, другой по родству с ханом. Сказывают, два медведя в одной берлоге не уживаются. Про медведей не ведаем, а вот двум великим князьям жить в соседстве очень даже тесно стало.
Каждый ждет от другого подвоха, а то и нападения и поэтому все время кует оружие, засылает к другому подсылов, которые сообщают:
— В кузнях от зари до зари стучат, куют стрелы, копья.
Ну, раз «там» стучат, отчего ж «тут» должны кузни простаивать? И вот уж звенят наковальни и в Твери и в Москве.
Пока наковальни. Не сегодня завтра могут зазвенеть мечи и сабли.
Юрий Данилович, прибыв в Москву, первым делом проверил стены крепости, велел заменить трухлявые бревна. Какой-то зевака, остановясь у кузницы, слишком долго наблюдал за работой молотобойца. Кто-то шепнул: «Подсыл тверской». Схватили парня, поволокли к князю: «Подсыла поймали».
У Юрия Даниловича разговор короткий:
— Чего высматривал?
— Да интересно ж, как куют.
— Интересно?
— Ага.
— Повесить мерзавца на Тверской дороге.
И повесили. Почему на Тверской именно? А чтобы другой подсыл, едущий оттуда, видел, что его ждет в Москве.
Из Новгорода к Юрию Даниловичу тайные послы припожаловали: «Приходи на наш стол».
— Вот видишь,— сказал Юрий Кавгадыю,— меня в Новгород зовут, а Михаила оттуда выгнали.
Лестно, конечно, князю московскому было такое приглашение. Но как Москву оставлять? На кого? На этих губошлепов Афанасия и Бориса? Да и по горькому опыту предков — того же Невского — Юрий знал, сколь шаток новгородский стол. Господа славяне — народ капризный. Сегодня позовут, а завтра выгонят. За ними не заржавеет.
«Пойду сяду у них, а в это время Михаил Москву захватит,— думал Юрий.— А там славяне мне путь укажут. Куда ж я денусь? Нет-нет, сегодня мне в Новгороде садиться рано. Успею».
Призвал Юрий Данилович к себе Афанасия:
— Слушай, Афоня, новгородцы меня на стол зовут.
— Ну и иди.
— Мне нельзя, сам понимаешь. Михаил сейчас за каждым шагом моим следит, подсылов кучами засылает. Иди пока ты, сядь за наместника.
— Сидел уж. Спасибо. Боле не хочу.
— Почему?
— Я слово князю Михаилу дал, в Новгород боле ни ногой.
— Подумаешь, слово.
— Че «подумаешь», че «подумаешь»? Он мне тоже слово дал.
— Какое?
— А такое, что если нарушу свое, то в следующий раз, если пленит, сразу повесит.
— А ты испугался?
— А ты бы не испугался? Да? Нет, Юрий, мне в Москве безопасней.
— Так ты что? Если я пойду на Тверь, ты и от похода откажешься?
— А куда денешься? Откажусь.
«Ну и помощнички,— досадовал Юрий Данилович, но, вспоминая собственные страхи в Орде, где-то и оправдывал брата: — Впрочем, пожалуй, он прав, не желая рисковать головой».
Посоветовался князь и с Родионом Несторовичем: как, мол, быть с Новгородом?
— Я бы пока не советовал его на шею вешать.
— Почему, Родион?
— Да он еще от голодовок не оклемался. С него сейчас корысти, что от козла молока.
И Юрий Данилович отпустил послов, сказав им, что, мол, как только разберется с Тверью, сразу и примет Новгород под свою высокую руку.
— А когда, Юрий Данилович?
— Да думаю, этой зимой и управлюсь.
— Ежели понадобится, мы поможем.
Какой же дурак от помощи отказывается? И Юрий Данилович тут же обговорил с послами помощь Новгорода Москве:
— Приведите к первому снегу ваш полк к Торжку.
Послы новгородские довольны были, хоть не впустую приезжали: князя не привезут, зато хороший союз против Михаила заключили, одобренный даже ханским послом.
Кавгадый вынужден был «одобрять» личные союзы, поскольку всякое его согласие хорошо оплачивалось. Как тут устоишь? Втайне Кавгадый надеялся, что в последний момент удастся примирить противников, как это и случилось у Костромы. И опять же не без корысти для него. «Союз» одобрил — платите, помирил — тем более платить полагается. Хорошая жизнь у ханского посла. Прибыльная.
И хотя Кавгадый послан был Узбеком утишивать русских князей, его присутствие, как ни странно, подталкивало Юрия Даниловича на обострение отношений с Михаилом Яросла-вичем и на скорые действия.
Москве было слишком разорительно содержать без дела отряд татар, сопровождавший посла. Если их оставить на зиму, то к весне они и их кони просто съедят Москву, обглодают до костей. Уже не говоря о насилиях, творимых ими по посадам.
— Да,— вздыхал сочувственно Родион Несторович,— таких гостенечков так просто не выгонишь. Их надо к делу пристраивать. И самое лучшее: пусти их, Юрий Данилович, в зажитье на тверские земли. Пусть Михаил их покормит, не все ж нам кормить.
— Придется. Иначе на то лето начнут мне москвички татарчат рожать.
— И самому надо бы выступить, князь.
— Как думаешь, куда?
— Тебе лепш начать оттуда, где летом вы сошлись.
— С Костромы?
— Ну да. Иди через все княжества, начав с Углича, и наращивай силу. Смотри: Ростов, Дмитров, Переяславль — после каждого города в твоем полку прибыток будет. Свернешь на Клин, а там уж и Тверь пред тобой. С захода татары подойдут, от Новгорода славяне. Михаил в клещах окажется, раздолбаешь его. Може, и пленишь, тогда и продиктуешь ему ряд свой.
— Да уж если пленю, он у меня запищит.
— Ну вот, видишь, как славно. Ты не забывай, что ныне ты не только князь, но и родственник хана. Как у тебя с ней, с татаркой-то? Все ладом?
— Ладом, ладом,— отмахнулся Юрий Данилович, столь пустячным ему вопрос показался.
Впрочем, не все там ладом складывалось. Хотя как посмотреть, с чьей стороны взглянуть. По прибытии в Москву поселил Юрий жену во дворце, а для наложницы Стюрки определил ближнюю клеть от крыльца. Это очень даже удобно было.
Надоест этот «лягушонок» холодный, жесткий, выйдет князь из опочивальни, пройдет на крыльцо, спустится на землю, нырнет в клеть — и вот уж в жарких объятиях Стюрки. Она для этого и дверь никогда не запирает. Кто, кроме князя, сунется к ней? Блаженствует князь, Стюрка на седьмом небе от счастья, хотя, конечно, не столь неистов он как раньше, не зря ж молвится: жена не пиявка, а кровь сосет. Но Стюрка и этим довольна, знает, что только она по-настоящему удовлетворяет князя, она, а не этот «лягушонок» ордынский. И оттого подобрела, поласковела пирожница к княгине. Пирожки ей печет самые разные, сама носит к ней.