— Вот, княгинюшка, свеженькие с зайчатинкой... А вот еще с грибочками, а эти с потрошками.
Ест княгиня Агафья с удовольствием, кивает Стюрке благодарно:
— Спасибо, спасибо. Действительно, эти вкусные пирожки.
Стюрка, ухмыляясь, думает, подлая: «У меня-то вкусные, косоглазая, вот твой-то пирожок, видно, не очень вкусен для князя. Уж две ночи от меня не вылазит».
Догадывается княгиня об отношениях мужа со Стюркой, но вида не подает, не хочет унижаться. Она ж из царевен. Да и по своему ордынскому закону знает, что у князя может быть много жен. Даже у ее отца их было не то десять, не то девять. Уж и не вспомнит. Так что для нее это почти естественно. Правда, обидно в душе: князь, а ходит к пирожнице.
И Стюркина «тетка» Мотря для княгини старается изо всех сил. Обшивает ее. Нашила ей исподних рубах с десяток, белых и красных, летник с унизанными жемчугом рукавами, опашень с золотыми пуговицами, теплую телогрею о шестнадцати серебряных застежках.
Но особенно княгине понравился сшитый Мотрей русский головной убор — кика. Высокое чело кики было изукрашено золотом и усыпано жемчугом и драгоценными камнями. По бокам кики с двух сторон ниспадали жемчужные шторы до самых плеч, задняя часть кики, подзатыльник, была сделана из собольего меха.
И когда Агафья надела опашень, а на голову водрузила кику, Мотря ахнула от восторга:
— Ах, милая княгинюшка, как ты хороша в этом! Вот теперь пусть кто усомнится, что ты не великая княгиня.
Агафье понравились эти русские одежды. Но особенно развеселил ее муж, когда, войдя, в первые мгновения не узнал жену.
— Кто это? — удивился Юрий Данилович.
Скорее всего, он слукавил, чтоб сделать жене приятное, но она действительно долго смеялась его ошибке.
— Я что пришел, Агаша,— заговорил князь наконец,— Завтра отбываю я на рать, и мне хотелось бы...
Но она не дала ему окончить, перебила:
— И я с тобой.
— Но поход, а там наверняка и битва, женское ли дело?
— Жена должна быть рядом с мужем,— решительно заявила княгиня и добавила уже не столько твердо: — Если она любимая жена.
— Да, да, Агашенька,— обнял Юрий ее за талию,— ты у меня любимая. Но ведь в таком наряде в поход не пойдешь.
— Я все это сниму и опять надену свое — шалвары, кожух и шапку. Мы будем рядом.
И как ни отговаривал ее Юрий Данилович, припугивая опасностями, она решительно стояла на своем: «Я еду с тобой».
И действительно, в день отъезда княгиня сидела уже на коне в своем татарском одеянии, наилучшим образом приспособленном к верховой езде. Сидела крепко, как влитая. Из оружия она взяла с собой лишь лук со стрелами и нож с костяной ручкой, который болтался у нее на поясе в кожаных ножнах и предназначался, конечно, не для боя, а для резки мяса на привале.
Вся дворня высыпала на двор провожать князя с княгиней в поход, и многие дивились воинственному виду госпожи своей:
— Ты гля, наша-то, наша...
— Да она полепш иного мужика сидит.
— Ведомо, из поганых, а их из люльки на коня садють.
— Ну и че она навоюет?
— Не скажи. Зря, че ли, лук захватила.
В самый последний момент выскочила из своей клети Стюрка с плетенкой, кинулась к княгине.
— Княгинюшка-матушка, возьми пирожка с собой. Я с визигой наготовила.
— Куда ж мне их, Стюра?
— А вот заторочим сзади.
И сама девка привязала к задней луке плетенку с пирогами.
— Вкушайте на здоровьичко!
Княгиня кивнула пирожнице благодарно и тронула коня вслед за мужем, который съезжал со двора в окружении гридей.
24. ИЛИ Я, ИЛИ ОН!
Тучи сгущались над Тверью. И подсылы, и добровольные соглятаи сообщали Михаилу Ярославичу тревожные вести. Из Новгорода двигался полк славян, нацеливаясь на Торжок. Сам Юрий Данилович, зайдя к Костроме (опять к Костроме), идет по Суздалыцине, увлекая за собой других князей, кого посулами, а кого и угрозой.
— Это что ж получается,— хмурился князь,— на меня вся Русь ополчается?
Александр Маркович как мог ободрял Михаила:
— На Руси, Ярославич, испокон всех собак на великого князя вешали. Если хорошо поискать, то можно себе и союзников найти.
— Ну кто, например?
— А хотя бы рязанский князь Иван Ярославич. Он Юрия ненавидит.
— Да, ему убийцу дяди любить не за что.
— Вот и пошли к нему гонца с предложением союза.
— А кого?
— Могу и я тряхнуть стариной.
— Езжай, Александр Маркович, договорись.
Союзники союзниками, но все же лучше надеяться на самого себя. Тогда, сразу же по возвращении из-под Костромы, Михаил Ярославич велел всем древодельцам и строителям укреплять кремль, обустраивать вежи, ладить пороки, сносить на заборола камни — все это на случай возможной осады.
Но он понимал, что если доводить дело до осады, то это значит почти наверняка проиграть войну. Надо готовиться к наступлению, встретить неприятеля далеко от города и постараться не допустить его к Твери. Поэтому шло срочное вооружение всех взрослых тверичан, город вместе с посадами превращался в военный лагерь. Тревожное ожидание нападения врага сплачивало жителей, настраивало на боевой лад: «Пересчитаем москвичам ребра! Покажем им, где раки зимуют! Пострижем их наголо!» На всех углах звучали подобные оскорбительные и даже срамные для москвичей призывы.
И в крепости, и на всех посадах звенели едва не круглосуточно наковальни: «Бам-бам-бам, смерть врагам!» Ковалось оружие.
И в это время явился гонец от ханского посла.
— Князь Михаил, Кавгадый обеспокоен, что ты опять вооружаешься.
— Почему же он не обеспокоен тем, что князь московский вооружает против меня другие княжества? Даже Новгород поднимает против меня.
— Но он уговаривает и Юрия не драться с тобой.
— Плохо уговаривает. Князь Юрий уже подошел к Клину и готов хоть завтра вступить в драку.
— Но он боится тебя.
— Пусть боится. Лишь бы мы его не боялись.
— Но что мне сказать Кавгадыю?
— Скажи, что рать неизбежна. Нарыв должен прорваться.
— Но Кавгадый хочет мира.
— Хочет мира, говоришь? А чего ж тогда он сам грабит мои земли?
— Он не грабит, он берет только сено для корма коням.
— Но ведь сено смерды готовили для корма своей скотине. А не для ваших коней.
— Что делать, князь? Снегом ведь не накормишь.
А снежок подваливал, усиливались морозы, и к началу студня1 встали реки, замерзли озера. Вскоре дозорные, посланные перехватить сообщения между москвичами и новгородцами, приволокли пленного языка — славянина. От него Михаил Ярославич узнал, что Юрий зовет новгородцев к Бор-тневу, дабы, соединясь, идти на Тверь. Отправив языка в поруб, князь сказал решительно:
— Ну что ж, на ловца и зверь бежит. Идем на Бортнев, преломим копье с нетерпеливыми.
Юрий Данилович, приведя свое войско к Бортневу, встал лагерем. Поставил свой шатер, в котором обосновалась княгиня Агафья и сразу же занялась обустройством походного семейного очага. У шатра все время горел костер, на котором готовилась пища для князя. Агафья считала своим долгом самой кормить мужа из своих рук. Правда, все, что она умела, это лишь жарить на огне мясо да варить в котле пшенное хлебово. Но и это, намотавшись на морозе по дружинам, князь съедал с великой охотой и всегда не забывал благодарить жену:
— Спасибо, Гашенька, не знаю, чтоб я без тебя и делал.
От этих слов приятно становилось молодой княгине.
Рядом стоял и шатер князя Бориса Даниловича, который тоже пользовался гостеприимством княгини Агафьи, часто обедая у нее.