— Красавица, — сказал Ханвелл, глядя ей вслед. — От этого лучше становится, когда знаешь, что бывают на свете такие красивые женщины, как она.
— Серьёзно? Мне от этого только хуже становится.
— Это вроде как знак… — начал Ханвелл и оборвал фразу.
— В каком смысле — знак?
— Да так, мысль одна… глупая мысль.
— Нет уж, продолжайте — я не понял.
— Знак того, что мир правильно устроен. Знаете, с красивыми женщинами легче.
На это я расхохотался в голос.
— Даже когда тебе ни черта не достаётся?
— Тогда — особенно.
Музыканты сыграли нечто ужасно быстрое — труба визжала, словно тормозящий поезд — и с грохотом кончили. Ханвелл всё возил и возил своим мокрым окурком по фарфоровой тарелочке.
— Странный Вы человек, Ханвелл, — мои слова упали в тишину.
— Просто я оптимист, — сказал Ханвелл.
Тут Ханвелла увели, раз и навсегда. Фрэнкс наконец-то пробудился у себя в кухне и послал за ним. Помнится, Ханвелл вышел из-за стола, и только тут до меня дошло, что его стакан кьянти остался почти нетронутым; девушка не пила; по-видимому, это я выпил целую бутылку — теперь она стояла передо мной пустая. Я велел принести стакан воды, осушил его и потихоньку начал наливать туда виски из собственной фляжки. Возвращаться в эту жуткую квартиру мне страшно не хотелось. Я сидел и наблюдал, как ночь сворачивается, укладывается у меня на глазах. Контрабас упрятали в огромную чёрную пижаму на молнии. Кларнетист осторожно снял свой мундштук и уложил его спать, запеленав в вату. В какой-то момент я, видимо, положил голову на стол.
— Мистер Блэк? Мистер Блэк?
Руки Ханвелла легонько встряхивали меня за плечи.
— Мистер Блэк, мы уже закрываемся.
— Ханвелл?
— Да, мистер Блэк, это Ханвелл. Вам пора, сэр.
— Клайв — ну сколько можно? И вообще, сколько времени?
— Час ночи, Клайв, — серьёзно произнёс Ханвелл, и я понял, что инстинкт его не обманул — «сэр» в его устах звучало гораздо естественнее.
Ханвелл довёл меня до двери. Мы оба сняли свои пальто и шляпы с крючков у входа.
— Вы тоже уходите?
— Мне домой надо, — сказал он слегка оправдывающимся тоном. — Как и всем.
— Может, по последней, а, Ханвелл? Вечер завершить как положено. Отпраздновать Ваш сегодняшний успех. Или, может, Ваша жена недовольна будет?
— Моя жена в Лондоне.
— А моя — в Тимбукту. Ну так что?
Мы решили пойти к нему домой. У меня оставалось немного виски, я поделился с ним, и план продолжить вечер показался, по крайней мере на минуту, куда лучше любого из планов, когда-либо придуманных человеком. Мы шли, молчаливые и довольные, вниз по Парк-стрит, но, когда добрались до конца улицы, начался косой дождь, и за три минуты я промок до костей. Мы несколько раз резко повернули — налево, направо; помню, я в некий момент отметил про себя, что уже не знаю, какой вариант быстрее и легче: вернуться в свою квартиру или пойти к Ханвеллу.
— Далеко нам ещё? — спросил я его, смаргивая капли дождя, стараясь поспевать за его темпом.
— Ещё немножко, — сказал он, и я услышал скрип болта в темноте.
Я прошёл за ним в открытую им железную калитку. Мы оказались в небольшом парке — по сути, это был просто зелёный сквер. Прямо перед нами высились прекрасные частные дома георгианской эпохи, белые, богатые.