На этот раз его смех был немного сильнее, но когда его грудь завибрировала, боль вспыхнула на его лице, и он выгнулся, как будто пытался убежать от неё. Я коснулась его плеч и заставила себя осмотреть рану на груди, где Королева пронзила его своими когтями со стальными наконечниками, где она вонзила свою руку в его тело и разорвала его на части. Место было багрово-красным, уродливым и болезненным на вид, как сырой стейк. Я встретилась взглядом с Малачи, читая историю агонии, выгравированную в их глубине.
— Сколько раз она делала это с тобой?
— Я сбился со счёта, — устало сказал он. — Я потерял счёт времени. Может быть, три раза, а может быть, двадцать.
Моя рука зависла над раной, которая была слегка вдавлена, как мелкое море в рельефе его тела. Мой взгляд скользнул по его животу, по плоским равнинам и рельефным мышцам, по следам укусов и когтей, которые почему-то не могли разрушить его простую красоту.
— Ты так ошибаешься, — выдохнула я. — Они вовсе не испортили тебя.
Не знаю, зачем я это сделала. Может быть, я хотела помочь ему, показать, как сильно я его люблю. Может быть, я надеялась, что смогу его вылечить. Может быть, мне нужно было тепло его кожи. Может быть, я хотела убедиться, что он настоящий, что я наконец-то нашла его и больше не потеряю. Моя рука опустилась и коснулась его сердца.
Он наполовину спрыгнул с кровати, все его мышцы напряглись. Он стиснул зубы, чтобы не закричать от ужаса. Я отдёрнула руку, извинения уже слетали с моих губ, слёзы застилали мне глаза. Моя собственная рука внезапно почувствовала себя врагом, как будто мои пальцы каким-то образом превратились в стальные когти и вытащили все истекающие, пропитанные кровью воспоминания, вытащили их на поверхность и навязали ему в тот момент, когда он был открыт и уязвим. Я обхватила себя руками, желая исчезнуть.
Он откинулся на спину, судорожно втягивая воздух, его глаза блестели в свете тлеющей сальной свечи. Всё его тело тряслось. Он выглядел так, словно его выплюнули из пасти чудовища. И я знала, что вернула всё это назад. Я меньше всего этого хотела. Наконец-то я поняла, каково это — быть демоном, каково это — пробуждать ужасные воспоминания в ком-то, кого любишь. Я знала, почему он отшатнулся в тот день на мате в нашем доме Стражей, когда почувствовал, как я напряглась под ним, почему он отстранился. Я и раньше это понимала, но не так, не нутром. Не режущей, скручивающей болью, которая исходит из рук врага.
— Мне так жаль, — произнесла я хриплым шёпотом. — Мне не следовало этого делать.
Разочарование и ужас обожгли меня. Я хотела исцелить его, но сделала всё наоборот.
Малачи уставился в потолок, его тело медленно расслаблялось, и я ждала, не желая усложнять ему положение. Его глаза открылись, и он протянул мне руку, всё ещё тяжело дыша.
— Лила, дай мне свою руку.
Я сделала, как он и просил, вложив свою дрожащую руку в его. Он повернул мою ладонь и поднёс её к своему рту, запечатлев нежный поцелуй прямо в её центре, заставляя меня ещё больше страдать. А потом, прежде чем я поняла, что он делает, он прижал мою ладонь к ране на своей груди. Она горячо и свежо пульсировала на моей коже, когда он положил свою руку на мою. Малачи снова напрягся, запрокинув голову, страх и боль глубоко отпечатались на его лице.
— Что ты делаешь?
Я попыталась вырвать руку, но он держал её на удивление крепко.
— Перестань бороться со мной. Я не могу бороться с вами обеими, — сказал он срывающимся голосом.
Сквозь рану его сердце билось беспорядочно, слабо и неистово, как бабочка, зажатая между лапами кошки. Он не отрывал взгляда от испещренного цементного потолка над нами. Вены на тыльной стороне его ладони вздулись, а пальцы сомкнулись на моих, крепко прижимая мою ладонь к впалому месту на его груди.
Я не могу бороться с вами обеими.
Слова танцевали в моей голове, их значение было вне моей досягаемости, когда они обрушились с моей собственной безумной тревогой за него. Но по мере того, как мы проводили минуты, запертые в этом положении, я пыталась отстраниться, а он отказывался это позволить, его сила, казалось, росла. Не так, как раньше, а эхо, нарастающее с каждым судорожным вздохом, пока оно не поразило меня…
Он боролся с ней. С Королевой. В его воспоминаниях.
Он возвращал себе своё тело.
Он отказывался давать ей власть над собой.
Он использовал моё прикосновение как своё оружие.
Я перестала пытаться вырваться.
Медленно, очень медленно я поднялась на колени и снова склонилась над ним, давая ему то, в чём он нуждался. Мою надежда, мою силу, но главное — мою любовь. Его зрачки были большими чёрными кругами в тёмно-карих глазах, а когда он моргнул, по щеке скатилась слеза. Он был там, но и в то же время не там, и я так хорошо знала это чувство, эту борьбу между настоящим и прошлым, между безопасностью здесь и опасностью там. Я позволила теплу своей кожи говорить за меня, склонила голову и поцеловала его в плечо, втягивая его запах земли и солнца, запах, который теперь означал для меня дом. Он поднял свободную руку и погладил меня по волосам, притягивая к себе, и в приглушённой тишине нашей тюремной камеры я услышала, как он снова заговорил, но на этот раз это было одно — единственное слово. Он произносил моё имя, шепча его, как молитву, как защиту от тьмы, от всего, что пыталось уничтожить его.