— Обещай, что не станешь смеяться надо мной, окей? — я отдаю ему кружку. Он забирает ее, а затем поплотнее кутается в кофту, поджимая необутые ноги в джинсе. Синий туман тянет ко мне свои руки, но не дотягивается, как бы ни хотел.
— Да когда такое вообще было? Колись давай, ты меня слушал годами, теперь моя очередь. — он ухмыляется и чуть прижмуривается. Но тут же морщится и снова становится серьезным. — К тому же, если ты мне все не расскажешь, я тебя не прощу ни за что.
— Хорошо. Дай-ка мне пару минут, с мыслями собраться.
Я поджимаю ноги и обнимаю себя за плечи. Здесь действительно холодно — влага скапливается на стенах, плесень растет по полу и потолку, и бетонное помещение никогда не прогревается из-за слишком больших окон. Я позволил Гелу ночевать здесь. Я совсем забыл о нем за всеми этими невероятными событиями, за собственным эгоизмом. Мне прощения нет. Он столько раз поддерживал меня, рыдающего, столько раз оттаскивал до дома пьяного и столько раз шел со мной счастливым. А я забыл о нем. Маленькое глупое чудовище, которое позволило себе тонуть в эгоистичной жалости к себе, но не стало спасать нуждающегося в нем друга.
— Я — ведьмак. — фраза дается слишком легко. Срывается с дрожащих губ и повисает во влажном воздухе. Я знаю, что должен это сказать.
— Ты — Геральт? — его громкий лающий смех развеивает тяжесть фразы. Но он неуместен и не нужен.
— Нет. Я все тот же Мортем Ирвинг. Но три дня назад я узнал, что от меня долгие годы скрывали одну очень интересную деталь. — я улыбаюсь, смотря в его сверкающие зеленые глаза.
Я рассказываю ему все, что произошло за эти два дня. О встрече с Селиной, о цветных фигурах, о призраках, об артеках. Я все говорю и говорю, меня прорывает на слова, я задыхаюсь от чувств. Голос дрожит, язык заплетается, сквозь тяжелые вздохи прорываются шумные всхлипы. Синий дым кружит вокруг меня, но вместо холода я чувствую тепло, идущее из груди и распространяющееся по всему телу. А Гейл слушает и только дает мне подпиваться. Все льет и льет виски до тех пор, пока в бутылке его не остается до половины. Тогда же я заканчиваю рассказ.
— Я растерян, Гейл. Я хочу отрицать это, но не могу, потому что вижу все и все понимаю. — жалкий позорный всхлип рвется из горла. Я слегка пьян, буря эмоций во мне только разгорается. — Я не знаю, что мне делать с этим! Поверю я или нет — ничего не изменится. Реальность никуда не денется от моего неверия. И это самое страшное.
— Да-а-а, дружище. Ну ты и попал. — Гейл вздыхает и откидывает голову, смотря в потолок. Лицо его серьезное, в голосе не осталось смешливых ноток. Правая нога медленно стучит по бетонному полу, и в тишине здания каждый стук становится взрывом. — Я бы счел все это бредом. Но эту невероятную хрень рассказываешь мне ты. Как бы ни хотел, а не могу не поверить в нее, особенно после того, как сам заставил рассказать.
— Прости, что втягиваю тебя в это. Но я не могу не поделиться, я один с этим не справлюсь. — я мог бы смолчать, увильнуть, соврать. Но у меня нет на это сил. Напуганный и растерянный, я злюсь и смеюсь в попытках убежать от нависшей надо мной правды. Правды обо мне и моей бабушке, за которой я всегда замечал странности, что бы не вякнул Селине.
— Говоришь, ты этим не управляешь? — Гейл выпрямляется и хватает бутыль с виски. Он хлещет прямо из горла, и я вижу, как по его подбородку начинает стекать кровь и редкие капельки виски. Дымная фигура Гейла растворяется и снова собирается. Словно бы она растерянна и испугана.
— Совершенно. Гейл, мне страшно. Я не знаю, чего от всего этого можно ожидать. — я прижимаюсь к его ноге и кладу голову на бедро. Его длинные пальцы путаются в моих волосах и от их тепла и ласки мне становится легче. Он нежно проводит у меня за ухом, осторожно зарывается в волосы и гладит осторожно и ласково.
Я сгораю от стыда и тону в испуге. Но Гейл держит меня, словно бы спасательный круг утопающего. Его теплые пальцы, его сорванное дыхание, его тяжелый, но теплый взгляд — моя связь с этим миром, который изменился слишком внезапно. Я не успеваю, я теряюсь, я сбит с толку и уничтожен. Но лучший друг разделяет со мной правду, которая раздирает мой мир на до и после. Даже после того, как я предал его, он все еще со мной. Держит в этом мире и не дает потеряться в волнах сомнений. Еще раз — за что я заслужил такого друга?
— Мортем, влезь по полной. — я поднимаю голову и сталкиваюсь с ним взглядами. Он ухмыляется. Но в его глазах я вижу тревогу и страх за меня. Дымная фигура покачивается в воздухе, растворяясь и снова собираясь.
— И так уже. — я не могу не ухмыльнуться ему в ответ. Во мне сейчас так много непонимания, оформить в слова которое я не могу. А Гейл все равно понимает.
— Значит, не сдавайся. Они не отпустят тебя? Да и хорошо! — он вынуждает меня подняться на ноги легкими тычками стопой в бок, а затем усаживает рядом с собой и хватает за плечи подрагивающими пальцами. — Ты впутан в это по праву рождения. И если не можешь уйти, значит не сдавайся! Лезь, пока тебя не остановят и при как танк на встречу приключениям!
— Глупый совет. — Гел ко мне так близко. От него пахнет виски, а его горячие руки крепко стискивают плечи. Вдох обрывается сдавленным хрипом. Я улыбаюсь. — Ты не умеешь советовать.
— Какой есть, уж прости. — друг хлопает меня по плечу ободряюще и обнимает, прижимая к своей крепкой груди. — Ты у меня сильный, Мортем. Не реви, а сожми зубы и борись, пока воздух в легкие не перестанет поступать, а сердце не остановится.
— Ты как всегда прав. — от Гейла пахнет потом, виски и кровью. Но его объятия позволяют мне успокоиться. — Я прощен?
— Однозначно. — Гейл слишком горяч. Жар его тела так силен, что мне становится от него плохо.
Я отстраняюсь до того, как успеваю даже подумать о чем-то неприличном. Уже пьяный и толком не соображающий, я не хочу творить что-то такое, о чем пожалею потом больше, чем о том, что втянул друга в свои проблемы с иным миром. Гейл — мой друг, и никакой романтик между нами нет, быть не может и никогда не будет. У меня есть Лорел. Вот если бы он меня так обнял, да прижал, да успокаивать начал, у меня бы что-то дернулось внизу. Впрочем, если бы так сделала Селина, я бы тоже не сдержался. Но чтобы с Гейлом? Ну нет, святость дружбы пьяными выходками не портят.
О чем я думаю? О чем я, черт меня побери, думаю?
— Что, возбудился, геишко? — знающий о моей ориентации и предпочтениях друг хмыкает, но отстраняется. Он принял меня таким, помог мне принять себя таким, но смириться с моей ориентацией все равно не смог.
— Еще чего! Вот был бы ты Лорелом или на крайняк хотя бы Викторией Шемир, я бы еще подумал. — Гейл дергается, но едва ли это серьезно.
— А, так значит с Лорелом ты живешь не просто так? — он тихо хихикает и снова тянется за бутылкой, сведя покрепче ноги. Неумелая шутка должна избавить нас от напряжения и давящей правды.
— Я то и не против жить не просто так, а вот он — очень даже. — Гейл всегда умел переводить тему. А я всегда позволял ему это делать. — Он не гей и даже не би и вообще женат был.
— И? Что, его женушка ревнива? — пьянки к добру не ведут, нет. Но нам весело.
— Она мертва, Гейл. А у него после той аварии хромая нога, огроменный шрам на горле и еще больший — на животе. — он обмолвился об этом мельком, и то, когда я увидел шрам на горле и поинтересовался. — Вот такущий! — я провожу по животу длинную полосу дрожащими пальцами. И нисколько не привираю.
— Оу… — друг цыкает и опускает было взгляд в землю, но тут же приободряется. — А как это ты шрам у него на животе разглядел, мммм?
— Ха-ха, Гейл! — к черту все тревоги. Пусть весь этот чертов мир даст мне время и свалит на часик-другой.
В итоге часик-другой превращается в три часа непрекращающейся пьянки. На двоих мы допиваем виски, шутим шутки и болтаем обо всем не серьезном, что только есть в наших жизнях. Я рассказываю другу о том, как выглядит Селина и, смеясь, вякаю, что не против был бы поразвлечься с ней. Гейл заливается смехом, говоря, что такой девчонке я нужен как третья нога. Я это признаю, и вот мы уже вновь смеемся. Обнимаясь и хохоча, мы забываем о времени почти полностью. Я посылаю ко всем чертям проблемы и даю себе волю. Появляется счастье, появляется вера в лучшее. Вечеринки с Гейлом на пару всегда помогали мне прекратить плакать. С чего бы не начинались — с драки ли, со спонтанного предложения ли.