— Прости, Мортем, но так надо! — не прощу! Никогда не прощу!
Но сказать этого я не могу. Воздух в моей груди стал твердым веществом, осадком. По крайней мере, ощущения такие же. Чувство беспомощности приходит ко мне, как в старые добрые времена жизни дома. Я толкаюсь, извиваюсь, плююсь, пинаюсь и злобно смотрю на нее, бездумно шипя и хрипя. Но ее это не пугает. Взгляд ее прищуренных глаз все такой же холодный и спокойный. А во мне от этого взгляда поднимается волна страха, сковывающего холодом грудь, а свинцом — болтающиеся в воздухе ноги. Лицо Гарольда встает перед глазами, как если бы он действительно стоял здесь. Дрожь проходит по моему телу. Скованной и недвижной куклой я повисаю на перилах, смотря на разбивающиеся о помост воды реки, несущие тину и грязь.
Его бесстрастный взгляд, его спокойный голос с налетом презрения, его слишком крепкая для моих не бесконечных сил хватка. Я помню все. Он держал меня крепко одной рукой, уперев спиной в пол. Было больно. Но больнее было от того, что вторая рука ритмично опускалась на мое кровоточащее лицо, выбивая из горла жалкий всхлип и плач. Мать стояла в сторонке и смотрела. А он бил и приговаривал «ты никто, ты здесь никто, и ты будешь следовать моим указам, пока я не решу, что должно быть иначе.» Мои слезы, смешивающиеся с кровью, его не беспокоили. Мне было больно. Внутри и снаружи.
Никто не помог. И сейчас не поможет. Я вишу над пропастью, падение окончится смертью. Но никто не придет. Все пройдут мимо. Глянут мельком и поторопятся уйти, не желая проблем. Никто мне не помог. Никто не спас меня от собственного отца.
На губах чувствуется привкус соли, глаза горят. Мне страшно до сильного желания обмочиться, меня всего трясет. Я едва держусь. В секунде от истерике. Но гнев и ненависть уже затопляют полости души. Почему никто не поможет мне? Почему они все такие ублюдки? Почему он такой ублюдок? Почему Ева со мной так поступает?!
И я кричу. Наконец кричу, а осадок воздуха преобразуется в крик ярости и страха, от которого мои голосовые связки начинают болеть.
— Вот это ты даешь. Не знала, что ты настолько громкий. — рывком меня ставят на ноги.
Я разворачиваюсь, смотря на Еву безумным взглядом. Слезы стекают по моему лицу, я готов сказать ей все, что думаю. Но замолкаю, успев только сказать первую букву слова «Сука».
За Евой снова вырисовывается силуэт. Все еще не совсем четкий, чуть размытый, но уже достаточно явный. Все такой же темно-синий.
— Быстрый способ разозлить человека — стать угрозой его жизни. — Ева фыркает, смотря на меня. Ее колкий взгляд пробирает до костей. — Часто вместе со страхом рождается гнев. На безразличие людей, на причиняющего боль человека, на судьбу. Не всегда эта схема срабатывает — иногда страх оказывается настолько сильным, что человека просто парализует. Но гнев так или иначе рождается.
— Еще попизди мне о психологической херне после того, как чуть в реку не сбросила! — парой грубых движений я стираю слезы со своих щек. Сопли втягиваю с шумным сопением, судорожно поджимая дрожащие губы и продолжая хмурить подрагивающие брови.
— Но это сработало, признай. — оказывается, Ева та еще отбитая сука. Где там Селина? Мне надо с ней серьезно поговорить! — Минута и сила проявилась. Но если я тебя слишком сильно напугала, то прости. Иногда я перегибаю палку.
— О, мне прям так хорошо от этого факта стало! Прям как будто на Багамских островах по щелчку пальцев оказался! — к черту их, психованных, я передумал! Никакие деньги не заставят меня еще раз хоть капельку довериться Еве.
— Напомню, что, вмешавшись в это, уйти ты не можешь. — если она может читать мои мысли, то просто пошла в пешее эротическое. Надолго. — Так что подбирай сопли и терпи. Чем быстрее найдешь Харона, тем быстрее от нас отвяжешься.
— Не будь ты девчонкой… — я человек принципиальный. А бабушка меня учила не бить тех, кто слабее. Хотя, если так подумать, слабее тут я, а не Ева.
— Что, ударил бы меня? Попробуй, малышок. — она раздвигает в стороны руки, как будто бы пытаясь меня обнять. Но в этой открытости для удара я вижу не вызов, а предупреждение. Попробуй ударить и полетишь вниз с моста. — Давай, стукни меня. Я открыта.
Я не трус, но и не идиот, ведущийся на вызовы. Стоит мне только посмотреть в ее глаза, подернутые дымкой маньячности, и я отступаюсь. Она очевидно сильнее меня. Я в невыгодном положении. Я не боюсь горы мышц-Зака, не боюсь его шкафов-дружбанов. Со своей спесью и ловкостью я влезаю в любые драки, в которые только могу влезть. Но Ева — соперник не моего уровня. Вряд ли она соперник даже уровня Зака. И в отличие от своего тупого спесивого вражины я это понимаю.
— Я не идиот, чтобы идти против тебя. — отступить — единственный выход.
— Что, струсил? Ну и напрасно. — пусть думает что хочет. Я не ведусь на провокации. По крайней мере, не на такие очевидные.
— Боже, Ева, что ты там опять творишь? — да неужели?!
Селина размеренным шагом проходит сквозь расступившийся перед ней поток спешащих людей. Руки скрещены под грудью, губы раздвинуты и обнажают ровные зубы, движения четкие и не резкие. А еще за ее спиной пустота. Я не вижу ничего, ни дымка, хотя за проходящими за ней людьми просто таки вьются дымные фигуры. Значит, за артеками этими действительно нет странных существ. Мне от этого не легче, но я хотя бы на практике убедился в правдивости рассказываемых мне историй.
— Ничего-ничего, Селина. Мы просто развлекаемся, вот и все. — Ева поворачивается ко мне спиной. Это было бы лучшим моментом ударить ее, но я не настолько подлый. С Заком и его дружками я бы так и поступил, но с Евой… Нет, я не идиот.
— Знаю я твои увлечения. — Селина чуть дергает головой в сторону, убирая с лица светлую прядку. Пакет в ее руке тихо позвякивает баночками и шуршит коробочками при каждом шаге девушки. — Ты закончила с преподаванием?
— Еще как. Минута — и все готово. Постепенно мы придем к этому результату без моих методов воздействия. — это она мне так стимул побыстрее разобраться со своими способностями кинула?
— Знать не хочу ничего о твоих методах, маньячина. — но несмотря на свои слова, Селина улыбается. Знакомая картина. Прям я и Гейл, только в женском обличии. — Что ж, если ты действительно закончила, то настало мое время.
Взгляд Селины обращается ко мне. В очередной раз я удивляюсь красоте этих чисто-голубых глаз. Какой бы характерной ни была Селина, очаровательность ее глаз это нисколько не умаляет.
— Ну, посылатель, все усвоил? — она пытается быть помягче со мной, я это чувствую. Но у нее не очень выходит.
— Постарался. Но теперь я хочу узнать об артеках чуть больше. — но я не могу проигнорировать ее неловкую нежность. Она хотя бы пытается.
— Да пожалуйста. Но всего даже не жди. — он подходит к перилам, на которых я только что висел, и опирается на них руками. — Наш мир, Примумнатус, это даже не мир, а скорее скопление пространств. Загробный мир, Недра, Храм Души, Ничто… Каждое Пространство связано с другим и каждое имеет связь с вашим миром — Новумнатус. Ну, кроме Ничто, но о нем другая песнь. И Примумнатус, и Новумнатус — это творения первой артек на тогда еще только-только появившейся планете Земля — Примы.
— Стоп! Хочешь сказать, вашей расе больше миллиарда лет?! — она не мастер рассказывать, да, но этого и не требуется. Я все равно охереваю.
— Ну, да. Мы старее самых старых существ на Земле. — слишком легкая улыбочка для существа столь древней расы. Фантасты были правы, чтоб их. Сообщил бы им кто об этом. — Собственно, весь этот мир таким, каким вы знаете, создали мы, артеки. И вас, людей, тоже. — я выпал. Связь пропала, ау, кто-нибудь, наладьте ее! — Изначально артеков было шестеро — первородная Прима и пятеро ее детей, Смерть, Жизнь, Природа, Пространство и Хаос. А уж потом появились все остальные, когда первые начали ослабевать. Мы взяли под контроль этот мир, наладили в нем жизнь и взяли узды правления. И до сих пор правим, как видишь.