— Со мной все в порядке, — не трогай меня, не лезь в это. Не надо. Дай мне побыть с моими чувствами один на один, без твоего бесполезного участия.
— Что ж, я узнал у тебя все, что хотел… Можешь идти. Но на всякий случай будь готов к повторному звонку, — похоже, мои чувства напрягли этого старого копа. Он сжалился надо мной и отпустил наконец с миром.
Я только этого и ждал. Поднялся и на нетвердых ногах двинулся к выходу из кабинета, не прощаясь.
Харон ждал меня у дверей кабинета, сидя на маленькой кушетке. А вместе с ним и кое-кто еще.
Как только я вышел за дверь, Долорес вскочила на ноги. Взволнованное бледное лицо, большие испуганные глаза, дрожь тонких губ. Я не успеваю ничего понять, а она уже налетает на меня. Ее холодные руки хватают меня за плечи, притягивают к себе — я хочу отшатнуться, запах ее мерзких духов заполняет легкие, черт, убери, убери от меня свои руки! Не мешай мне!
— Мортем, солнышко, сынок! — Она впервые назвала меня Мортемом? Серьезно? — Я так волновалась за тебя, я…
— Что ты здесь делаешь? — Мне нужно к Харону, отпусти меня. Я пытаюсь заглянуть ему в глаза, вывернуться из тисков холодных пальцев, но мой сосед старательно прячет взгляд в пол, терпеливо ожидая конца нашего с Долорес разговора.
— Я узнала о том, что случилось с ребятами. Я думала… Думала… — не обнимай меня, не смей! Ты не имеешь на это права! Твои слезы моей жалости тебе не дадут! — Думала, ты тоже погиб.
— Но я жив. Удостоверилась? Проверила? А теперь отпусти! — Не трогай. Не касайся. Не зли. Помни, что я, черт возьми, не прощу тебя так просто, после пары слез и наигранной истерики.
— Мортем, я так волновалась за тебя. Я думала, что потеряла тебя. Когда мисс Нейлсон позвонила мне, я чуть с ума не сошла от страха, — ее глаза так близко, она шумно дышит, шмыгая носом. Но каждый ее вздох вызывает во мне лишь новую волну раздражения.
— С чего бы это? Мне казалось, вам с папашей насрать на меня до тех пор, пока я не играю роль груши для битья, — мой крепкий хлопок по ее ладони заставляет женщину отойти. Она растерянно смотрит на меня, продолжая противно шмыгать. Но наталкивается только на холодный ненавидящий взгляд меня — сломавшегося, разгневанного, желающего уничтожить.
— Мортем, дорогой… — приторное, мерзкое «дорогой», вызывающее кислящую горечь на языке. Что ты мне скажешь? Чем остановишь? Как в очередной раз постараешься оправдать каждый отцовский удар, который ты не пожелала предотвратить? — Давай… Давай мы поговорим, пожалуйста. Только где-нибудь в уединении…
— Говори здесь. У меня нет времени искать уединение, — я поджимаю губы, зло хмуря брови.
Томми ждет меня, каждая секунда на счету. Я должен найти Диггори, пока он не забрал у меня то последнее, что еще что-то значит в моей человеческой жизни. У меня нет времени слушать тебя, после того, как Гейл… Нет! У меня нет времени слушать твои притворные истерики теперь, когда жизнь Томми висит на волоске, а моей прямой обязанностью становится найти его! Если я не успею из-за тебя и твоего желания вернуть контроль над ситуацией со мной… Тебе будет больнее, чем Диггори.
— Мортем, это очень важно, правда, — твой молящий взгляд не поможет. Я видел пустые, мертвые глаза Гейла — теперь уже ничто не заставит меня мучаться сильнее.
— Говори. Здесь. Лорел не против, — я бросаю на него короткий молящий взгляд. Пойми, пожалуйста, пойми. — Правда ведь, Лорел?
— Совершенно не против. — спасибо. Спасибо, что ты здесь, со мной. Спасибо, что вчера в одиночку мыл меня, выпавшего из мира, пытался напоить чаем, когда истерика настигла. Спасибо, что ты есть. И прости, что я позволил себе не простить тебя.
— Мортем… — Долорес смотрит то на меня, то на Лорела, и глаза ее полны отчаяния. Не волнует.
Как не волновали ее мои мольбы спасти от папы и его пудовых кулаков, ломающих мои кости и веру в людей.
— Хорошо. Только не убегай от меня, пожалуйста. И не злись.
Она на долгие секунды замирает, набирая воздух и собираясь с мыслями. Я жду, хотя тело само пытается нести меня вперед — на помощь пропавшему Томми, судьбу которого я просто обязан выяснить. Время идет, я должен идти. Но вместо этого стою и жду, пока старая карга начнет говорить.
— Мортем, ты и представить себе не можешь, как я люблю вас обоих — тебя и Гарольда, — наконец, боже. — Я всю жизнь мечтала о ребенке — хотела держать на руках своего малыша, играть с ним, любить его. Но меня ждали сплошь неудачи — три выкидыша, много лет неудач, диагноз бесплодие. Но вот, в тридцать девять я забеременела тобой, — сопливые истории и мокрые глаза. Не трогает, не задевает, не волнует. Мои слезы кончились, моя жалость выплакана, мое сочувствие умерло под Галаверским мостом. — Когда ты родился, я была так счастлива. Мой мальчик, мой маленький ребенок — наконец все получилось, наконец у меня есть малыш. Я старалась воспитывать тебя правильно, так, чтобы вырастить хорошим человеком. И Гарольд мне помогал. Я правда верила ему… Каждому его слову доверяла! Позволяла бить тебя, искренне проникаясь идеей о том, что так мы даем тебе лучшую жизнь и учим жить правильно. Сама играла на твоих нервах, не давала видеться с бабушкой… Я правда думала, что ограничениями, запретами и силой построю для тебя лучшее будущее. Но я всегда знала, что ошибаюсь, — она улыбается — по крайней мере, пытается. И ее ядовитая улыбка разъедает осколки моего сердца. Я не могу испытывать к ней жалости. Не после множества и множества поистине беспристрастных взглядов в мое заплаканное, синее от ударов лицо. — Я понимала… И сейчас понимаю, что на самом деле просто боялась Гарольда. Боялась, что он с тебя переключится на меня… Он ведь уже делал так, но я снова и снова прощала его, веря в ответную любовь. Я была такой дурой. И ты и представить себе не можешь, как я была рада, когда ты сбежал… Каждый раз, когда ты убегал от моих неискренних просьб вернуться, я была счастливее любого другого человека на свете. А когда я узнала, где ты нашел приют, то поняла, что так будет даже лучше.
— Что… Ты знала? — как? Откуда? Неужели все это время ты знала, где и с кем я живу?
— Да, Мортем, я знала, с кем ты живешь. Увидела, когда пришла на кладбище прибраться на могиле Агнесс. Там оказалось чисто, так что я решила просто… Купить ей венок. А перед магазином увидела тебя — одетого в пижаму, бегущего навстречу мистеру Грехему c ведром воды, улыбающегося… Впервые счастливого и беззаботного, — я не верю. Не верю ни единому слову! — Сначала я подумала, что мистер Грехем использует тебя для… Ну, ты понимаешь. Но мне повезло наткнуться на Гейла раньше, чем я пошла в полицию. И он рассказал мне все.
Слова как гром. Внутри меня что-то щелкает. Скопившаяся внутри ненависть на Диггори накатывает волной на разум, размывая границы, и внутри я захожусь криком. Как она смеет?
— Заткнись, — я не верю! Гейл не мог предать меня и рассказать тебе об этом! Он не мог! Он ведь обещал! — Не смей. Делать. Гейла. Предателем!
Мой голос срывается на тонкий визг, когда я бросаю на Долорес полный ненависти взгляд. Я знаю, на что она способна. Ей солгать как нефиг делать. Она просто хочет сделать себя лучше в моих глазах — очернив тем самым Гейла. Она… Она фактически называет его предателем, не умеющим держать слово. Я просил его не рассказывать никому о том, с кем я живу, не говорить ни слова о Лореле вне нашей банды… И я знаю, что Гейл не мог меня подвести и обмануть. Гейл никогда меня не подводит! Он ведь мой друг! Был… Еще вчера. Черт. Снова больно. Стоит только вспомнить о том, что произошло, и снова в сердце боль, а непрошеные слезы пытаются выбраться за грани маски.
— Это правда, Мортем. Он очень не хотел мне говорить, — она тянет в мою сторону свою тощую руку с кривыми пальцами. Я отшатываюсь. Не трогай меня, лживая старая мразь! — но я почти заставила его ввести меня в курс дела. Я не… Я не хочу делать Гейла предателем в твоих глазах. Не после того, что произошло.
— Но ты делаешь, — ты все портишь. Ты превращаешь образ моего лучшего друга в образ предателя. После того, как… Как я его убил. Я не выдержу, Боже, я не выдержу этого еще дольше. — И знаешь, что я тебе на это скажу? Пошла нахуй! Я не верю тебе! Не после всего того, что ты сделала или не сделала, чтобы помочь мне!