Я должен спешить. Должен найти Хаоса! Но у меня совсем нет сил. Как бы я ни крепился, испытания последней недели совсем измотали меня. Настолько, что даже разрыдаться от несправедливости мироздания уже нет сил.
И только вибрация телефона в кармане заставила меня судорожно, тяжело двинуть рукой. Когда я поднес телефон к лицу, на его экране отразился я: бледный, с дрожащими губами и растрепанными черными волосами, смотрящий на мир широко распахнутыми, испуганными глазами, потемневшими непойми от чего. Впрочем, едва ли я обратил внимание на свой внешний вид. Куда больше меня заинтересовал высветившийся на экране значок звонка. Картинка с котенком, играющим с клубком ниток, заставила меня поджать губы и пожелать выбросить телефон куда подальше. Звонил Ло… Харон. Наверняка с вопросом «где ты?».
Должен ли я был ответить ему? Если я скажу, что ищу Томми, он точно отправится со мной. Этого допустить нельзя. Я не собираюсь отдавать еще и Лорела в лапы Хаосу! Ни за что. Но… Если я не отвечу, меня найдут Селина и Ева. А на них Хаос тоже имел свои планы…
Круг мыслей я оборвал одним движением — нажатием пальцем на кнопку «принять звонок».
— Мортем! — Взволнованный голос Харона тут же ворвался в мою голову. Я закусил губу, чувствуя, как дрожат пальцы. — Где ты? Что случилось на кладбище?
— Харон… Лорел… — я шумно выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы. Времени на раздумья нет. У меня только один путь. — Все нормально. Ничего не случилось. Я просто… Просто пошел прогуляться.
— Мортем, пожалуйста, не ври мне! — Его голос, полный отчаянной мольбы, саданул по сердцу в разы больнее, чем широко распахнутые глаза мертвой Долорес. — Что происходит? С тобой все в порядке?
— Я… Я не могу сейчас разговаривать, Харон, — надо кончать с этим. — Я в порядке. Все хорошо. Просто занят сейчас кое-чем.
— Мортем, скажи мне, где ты, — Харон взмолился еще активнее, и к горлу моему подступил горький, неприятный ком. Хватит, Господи, хватит просить меня! Я не хочу, чтобы и ты погиб из-за меня! — Я заберу тебя. А вечером съездим в магазин или в парк… Выпьем какао, закажем пиццу… Ты только скажи, где ты?
— Со мной все в порядке! — Крик сорвался на визг. Первая слеза за долгие полчаса со смерти Долорес скатилась по щеке и оставила горячий мокрый след на коже. — Отстань от меня! Дай мне побыть одному! Занят я, занят! Не надо со мной нянькаться, я сам со всем разберусь!
— Мортем, пожалуйста. Я не нянькаюсь. Я просто… Просто хочу помочь тебе, — человек, которого я так любил и так люблю до сих, почти шептал мне мольбы о пощаде. Но все, что я мог — хлестко оттолкнуть его. — Позволь мне помочь тебе, Мортем. Позволь быть рядом после… После той правды.
— Нет, — простое, знакомое слово обожгло язык ядом и оставило незарастающий след на сердце. Мне кажется, или я сейчас действительно весь кровоточу? — Оставь меня. Не иди за мной.
— Мортем… — я больше не могу слушать его.
И отключаюсь первым. Телефон тут же летит в ближайшие кусты, где с хрустом ломаемых веток ударяется о землю. Мне он больше не нужен. Там, куда я иду, телефон — бесполезная вещь. И возвращаться я не планирую. Так пусть эта часть моей жизни послужит кому-то добрую службу. Пусть полицейские найдут хотя бы ее после того, как я исчезну из этого мира. И пусть… Пусть хоть что-то останется Харону напоминанием обо мне. Это эгоистично — оставлять десяток счастливых фотографий и память о том, что когда-то кто-то близкий жил, а теперь навсегда пропал. Но мне, как и всякому человеку, хочется, чтобы обо мне помнили. И если не все люди на Земле, то хотя бы самые близкие. Пусть они не забывают, что был когда-то такой маленький глупый мальчик, который нес боль всем, кого любил.
С трудом поднявшись на ноги, я дрожащими руками оттряхнул колени. От болезненных ударов лишь быстрее пробуждалось прошлое в моей душе, стараясь отговорить от самоубийственной миссии и напомнить, как весело жить.
Еще совсем недавно, в начале всей этой безумной истории, Харон тоже мне звонил. Тогда… Тогда он был еще Лорелом, моим драгоценным другом и первой серьезной влюбленностью. И ведь как забавно — тогда я тоже ему отказал. Но тогда — потому, что хотел быть сильным мальчиком. А еще потому, что боялся увидеть истину за спиной моего любимого друга. Теперь же… Теперь же потому, что хочу спасти его. Можно ли это называть развитием? Если да, то я неплохо преуспел перед тем, как умереть.
В последний раз взглянув на свои расцарапанные ладони и послав Харону последнее короткое «прости», я снова сорвался с места.
До «Старшайн» осталось совсем недалеко. Отсчет пошел на минуты. Но мне больше не страшно. Ведь все самое страшное уже произошло.
***
У «Старшайн» меня ждал глухая, невыносимая тишина. Старое здание ощерилось пустыми панорамными окнами, полными острых осколков, и ветер пел в них свои жуткие мелодии. Густая трава заполнила собой все: узкую тропинку, маленькие бордюрчики, старые столики для пикников в солнечную погоду. И даже черные стены кинотеатра, красующиеся несмываемыми граффити и копотью, казалось, стремились прогнать меня прочь.
Над «Старшайн» сгустились тени. Сам мир был против него, этого древнего здания, и без того потерявшего всю свою сущность в страшном пожаре, произошедшем много лет назад. Однако страшнее языков пламени, вырывающихся из лопнувших стекол, и криков убегающих прочь людей было то зло, что засело в кинотеатре сейчас.
Перед тем, как ступить за порог здания, я замер у его приветливо приоткрытых дверей и вгляделся в просевший козырек и далекое серое небо. Первый красовался некогда неоновой надписью «Старшайн», а второе пряталось от меня за облаками, не желая больше давать и капли солнца, как это было на кладбище. Я закрыл глаза и вдохнул поглубже. Раз. Два. Три…
И только досчитав до десяти, я вновь открыл глаза и решительно ступил внутрь здания, где меня уже ждали. Небо, мир, близкие люди — все осталось позади и вмиг затихло, утонув в страшном безмолвии покинутого людьми места.
В холле «Старшайн» было пусто и жутко грязно. Под ногами хрустело битое стекло, на всех стенах красовались ужасно выполненные граффити, а все значимые места услаждали глаз жуткими украшениями. Например, стойка кассира по правую от меня руку была вся завалена шприцами и бутылками, раскатившимися как по самой стойке, так и по черному от старой копоти полу вокруг. Стойка для покупки попкорна и напитков же была увешана какими-то тряпками и веревками, ясно говорящими о том, что когда-то здесь любили ночевать бомжи. Запах стоял ужасный. Вонь застарелой мочи смешивалась с отвратительными нотками мертвечины, а тени, смотрящие из всех углов, лишь больше нагнетали и без того безрадостную атмосферу. Даже остатки уцелевших афиш — половина Тианы из «Принцессы и лягушки», половина постера «Элвин и Бурундуки 2» и даже часть постера «Аватара» Кемерона — не могли вернуть этому месту ностальгического цвета, потому что были изуродованы временем и бушевавшим здесь огнем.
Кинотеатр пережил немало долгих, тяжелых лет. И было в нем что-то, что роднило меня и его. Возможно, стеклянная хрупкость остатков тела? Или оскверненность души? Я смотрел на пережитки прошлого и чувствовал себя так, словно возвращаюсь в свое далекое детство — в то время, когда я впервые заглушил боль от отцовской оплевухи и удара в ребра алкоголем, а обиду на материнское безразличие скуренным косячком. Вернуть бы то время… То время, когда Гейл улыбался так широко и искренне, а Ронга, Алекс, Кост и остальные только становились мне друзьями, пробиваясь сквозь острые словечки и корку льда в душе. Оно было прекрасно…
За своими далекими размышлениями я совсем не услышал тихого хруста чужих шагов. А когда до меня наконец дошло, что я здесь не один, было слишком поздно.