Кэл пристально смотрит на меня, словно взглядом заглядывая мне в душу.
— Ты серьезно собираешься с ним поговорить?
Я киваю, и мы удаляемся от толпы.
— И что скажешь?
— Еще не придумала.
— Кит, — предупреждает Кэл, его темно-синие конверсы замедляются и останавливаются. — Чего ты, собственно, ожидаешь? — Взгляд темных глаз брата печален, и я жалею, что мы не стоим ближе к бассейну, чтобы я могла столкнуть его туда и стереть это выражение с его лица.
— Ничего.
— Тогда зачем все это?
— Затем, что я должна это сделать, Кэл. Мне нужно поговорить с ним, хотя бы просто сказать ему, как сильно он изменил мою жизнь.
Кэл вздыхает, и мы оба прекращаем разговор. Он знает, что Шон для меня больше, чем просто подростковая влюбленность. Впервые я увидела его играющим на гитаре на школьном шоу талантов, когда мы оба еще учились в средней школе. Я училась в пятом классе, он — в восьмом, и они с Адамом устроили акустическое представление, от которого у меня мурашки побежали по коже. Они оба сидели на табуретах с гитарами на коленях, Адам пел вокальную партию, а Шон — бэк-вокал, но то, как пальцы Шона порхали по струнам, и то, как он терялся в музыке, — он забрал меня с собой, и я тоже потерялась. На следующей неделе я убедила родителей купить мне подержанную гитару и начала брать уроки. Теперь мое любимое занятие навсегда будет связано с человеком, который научил меня любить его, с человеком, в которого я влюбилась в тот день в спортзале средней школы.
Я влюбилась очень сильно, хотя ненавижу признавать этот факт. Эта влюблённость из тех, что заставляют страдать. Из тех, что вероятно лучше держать в секрете, поскольку я знаю, что это только разобьет мое сердце.
Я понимаю, что попала, и все же какая-то неоспоримая часть меня все еще нуждается в том, чтобы Шон узнал, что сделал для меня, даже если я не скажу ему, что он для меня значит.
Мое тело словно на автопилоте, а разум в миллионе миль отсюда. Мы с Кэлом находим красные чашки на кухне и направляемся к бочонку на заднем дворе, а мои мысли медленно возвращаются в настоящее. Я уже пила пиво со своими братьями, но никогда не наливала из бочонка, поэтому смотрю, как несколько человек наполняют свои чашки передо мной, чтобы убедиться, что я не выставлю себя идиоткой, когда придет моя очередь подойти к крану. Я касаюсь его дрожащими пальцами, наполняю свою чашку и чашку Кэла, а потом брожу с братом по владениям Адама, распивая алкоголь. Двор Адама достаточно большой, чтобы вместить общественный парк. Он окружен кованой железной оградой, защищающей бассейн, во дворе растут несколько больших дубов и находится достаточно подростков, чтобы заполнить школьный спортзал. Я бросаю быстрый взгляд на своего близнеца и следую за его взглядом к группе парней, смеющихся у бассейна.
— Он симпатичный, — говорю я, кивая головой в сторону того, на кого Кэл сейчас делает вид, что не смотрит, — симпатичного загорелого парня в гавайских шортах и шлепанцах.
— Так и есть, — с притворным безразличием бросает Кэл. — Ты должна пойти и поговорить с ним.
Я бросаю взгляд на своего близнеца, он отвечает мне тем же, и я говорю:
— Неужели ты никогда не хотел себе бойфренда?
— Ты ведь понимаешь, что Брайс все еще болтается где-то здесь, верно?
Я усмехаюсь.
— И что?
Кэл бросает на меня взгляд, который говорит мне все, и я стараюсь не показать ему, как сильно его отказ беспокоит меня. Дело не в том, что мне не нравится быть тем, кто хранит его секреты, — просто я ненавижу то, что он считает нужным его хранить.
— Итак, если Шон не самый горячий, — говорю я, чтобы сменить тему, — тогда кто?
— Ты что, слепая? — спрашивает Кэл, приблизив лицо к моему, чтобы рассмотреть черноту вокруг моих зрачков. Свободной рукой отталкиваю его лоб.
— Они все очень симпатичные.
Девушка неподалеку кричит о кровавом убийстве, когда парень в шортах поднимает ее и прыгает с ней в бассейн. Кэл смотрит на них и вздыхает.
— Так кто же из них? — снова интересуюсь я, чтобы отвлечь его.
— Эверест.
Я хихикаю.
— Ты говоришь это только потому, что Адам — парень-шлюха. Он единственный, кого ты мог бы убедить сменить команду.
— Может быть, — говорит Кэл с оттенком грусти в голосе, и я хмурюсь, прежде чем отнести его чашку к бочонку, чтобы снова наполнить ее. Я сжимаю кран, когда он толкает меня локтем в руку.
Поднимаю глаза и вижу Шона Скарлетта и Адама Эвереста — они идут к бочонку, то есть ко мне.
Есть два пути развития событий. Я могу притвориться уверенной, предложить налить им пива, улыбнуться и начать нормальный разговор, чтобы сказать то, что мне нужно, или — нет! Я отпускаю кран, чуть не подворачивая лодыжку, когда резко разворачиваюсь, прикусив губу, спеша к самому укромному месту, которое кажется недостаточно укромным.