— Никогда не причинял никому боль? — уточняет Аарон, но слепой гнев в его голосе смущает меня. Когда Вик спокоен, крут и собран, от поведения моего бывшего создается впечатление, что ему не все равно. Если бы ему действительно было плевать, он бы не порвал со мной и не растворился в воздухе, ведь так? — В своей короткой, несчастной жизни, ты был никем иным, как чертовым ангелом? Ты дьявол, Дон, и помрешь ты, как сраная дворняжка.
— Кто бы говорил, — Дон последний раз плещет яростью, и Вик смеется.
— Развяжи веревку, — говорит он, и Оскар кивает, двинувшись с места, чтобы развязать фиолетовые узлы на запястьях и лодыжках Дона. Он ненадолго успокаивается, а потом понимает, что Вик попросил развязать одну веревку, а не все.
— Ты знал, что наш друг просто мастер во всех этих узлах? Он может связать их между собой так, что и следа не останется. И что забавно, так это то, что как только шумиха утихнет, никто и не вспомнит избалованного, богатого школьника, повесившегося на дереве под своим окном.
— Не… — Дон начинает кричать, но Хаэль уже плотно затянул веревку на дереве и потянул за узел. Всего секунду спустя, прежде чем я успеваю начать протестовать или подумать, попыталась бы я это сделать, Вик толкает Дональда с крыши и просто…уходит.
Ветка стонет, веревка скрипит, но все, что я слышу это стук своего сердца, когда зажимаю уши руками.
— Бернадетт, — произносит Вик, касается моих запястий и отводит их от лица, — посмотри.
С болезненным ощущением в животе я подхожу к краю крыши, держась за его руку, и обнаруживаю, что веревка, связывающая горло Дона, развязалась.
Он лежит на земле, стонет, не в состоянии встать, но, безусловно, живой.
Мои глаза впиваются в серые глаза Оскара, лишенные эмоций и чертовски страшные.
— Я — мастер узлов, — это все, что он говорит своим гладким голосом.
Я в растерянности, у меня просто нет слов, а это как раз то, что уже давненько со мной не случалось. Мальчики Хавок только что заставили Дональда Ашера поверить в свою смерть, хотя ничего толком и не предприняли.
То, как они заперли меня в шкафу или преследовали в лесу.
Это какой-то особенный вид жестокости, разве нет?
Та, которая не оставляет за собой след.
— Пора валить, пока этот маленький ползучий хрен не проснулся, — говорит Хаэль с ухмылкой на лице, совсем не встревоженный тем, что только что сделал. Это хреново, что я тоже нет? Будто Дон получил меньше, чем того заслуживал.
Мы идем внутрь и вниз по лестнице, чтобы увидеть, как Дон пытается подняться, задыхается и дрожит, а его штаны пропитались мочой.
— Дорогая, — обращается ко мне Вик, занеся ногу на шею Дона, и толкает его обратно на землю. — Я хочу, чтобы ты вернулась к воротам и подождала нас у деревьев. Каллум пойдёт с тобой.
— Подожди, что? — спрашиваю я, отрывая взгляд от потного лица Дона. — Но мы здесь по моей просьбе, я хочу присутствовать.
— Нет, только если я не скажу, — лицо Вика превращается в камень, когда он смотрит на меня, и я ощетиниваюсь. Он снова испытывает меня, дает очередной раз проявить себя.
Разве у меня есть выбор?
Последний взгляд на Дона, и я возвращаюсь к воротам и еще не очнувшемуся охраннику, с таинственным Каллумом Парком позади.
— Что они с ним сделают? — спрашиваю я, чувствуя, как сердцебиение ускоряется, ладони потеют. Я готова. И Вик знает. Он опустил меня не просто так — это наказание за прошлую неделю.
Каллум пожимает плечами, одетый в безрукавку и шорты с ботинками. Он прислонился к кирпичной стене, другая часть которой была из чёрного металла, и зацепился пальцами за решетку. Его голубые глаза отчетливо видно сквозь прорези.
— Скорее всего, оставят в живых, — отвечает он, и мои брови поднимаются. Скорее всего. Хотела бы я, чтобы Дон был мертв? Как там сказал Оскар? «Это зайдёт так далеко, как ты захочешь, так что решать тебе.»
Как далеко я хочу, чтобы это зашло?
Дон — привилегированный, испорченный монстр. Сомневаюсь, что я была первой, кому он хотел причинить боль, и вряд ли я буду последней.
Прикусываю нижнюю губу, разрывая ее зубами, но с места не двигаюсь. Не знаю, как именно.
Где-то через двадцать минут, парни возвращаются через ворота, и каждый… забрызган красными пятнами крови.
— Идём, — говорит Вик, проходя мимо меня, он тормозит, чтобы наши взгляды встретились. — Можешь вычеркивать имя из списка.
Я знаю, что не стоит этого делать, но я все равно примыкаю к воротам, вцепившись пальцами в сетку, и пытаюсь разглядеть дерево, на котором был повешен Дон.
Ничего нет. Не видно ничего, что могло бы указать на неприятности.
— Пойдём, — зовёт Аарон, хватая меня за руку и дергая к нему. — Вик хочет, чтобы я отвез тебя домой.
— Хаэль, подправь Дону тачку, мы раздадим ее на запчасти. Кэл, разберись с сейфом в его комнате. Оскар, на тебе камеры видеонаблюдения, — Вик раздает приказы, словно был рожден только для этого, сбрасывая свою маску, пока Аарон уводит меня в темноту, а его пальцы размазывают кровь по рукаву моей толстовки.
Глава 20
Утро понедельника дает мне что-то вроде маленьких каникул от дыры, которую я называю своим домом. Когда я отвожу свою маленькую сестренку Хизер к школьному автобусу, из дома раздаются крики мамы и отчима.
В конце концов, это ничем хорошим не закончится. Они начнут драться, а учитывая физическую силу, которая у них наравне, оба выйдут из драки с синяками и царапинами. Атмосфера дома настолько токсичная, что меня мутит, и я целую Хизер в лоб, поглаживая ее по русым волосам.
— Повеселись в школе, хорошо, малышка? — спрашиваю я, смотря на единственный свет, сияющий так ярко в моей жизни - эту девочку. Для меня больше ничего нет, никакой другой звездочки, светящейся в темноте ночи. Когда я смотрю на нее, то вижу лицо Пен, и мое сердце разбивается на миллион осколков.
— Мне всегда весело в школе, — говорит она, сморщив нос, разворачивается и спешит к автобусу, ее хвостик раскачивается из стороны в сторону, брелки на ее портфеле весело звенели.
— Я и забыл, какая она милая, — говорит кто-то справа, и я подпрыгиваю от неожиданности, оборачиваюсь и вижу Аарона, он облокотился на минивэн и курил сигарету. Из дома все еще раздаются крики, плюсом к этому входная дверь распахнута, так что мне становится стыдно, и я стискиваю зубы.
— Ага, круто, — это все, на что меня хватает, потому что все те обидные, ужасные вещи, которые я хочу прокричать ему в лицо, застревают в горле, душат меня. Не уверена, что когда-нибудь смогу избавиться хотя бы от их части. Или любого из них. — Что ты здесь делаешь?
— Сегодня небезопасно ехать до школы на велике, — поясняет Аарон, ожидая у бордюра, когда я иду в противоположную сторону, поднимаю рюкзаки закрываю за собой дверь, заглушая крики.
На мгновение я просто стою, держусь за ручку и глубоко дышу.
Затем я поворачиваюсь и смотрю на Аарона, правда смотрю на него. Его каштановые волосы растрепались и закурчавились, глаза его цвета осени - зелёные, плавно перетекающие в золотой, прямо как кленовые листья, застилающие ковром уродливые улицы, столь необходимые яркие краски. Он одет в красную футболку, слишком тугую на его широкой груди, пару заношенных джинс и ботинки.
Его тело слеплено из длинных, худых мышц, каждая из которых была проработана на улицах. В отличие от футболистов из школы Фуллер высшего класса в другом конце города, которые закидываются стероидами прямо в тренажерном зале.