Парни с криком вскакивают на ноги, как будто под ними земля горит, и, напрочь позабыв, чего хотели от Джека, улепетывают что есть мочи и исчезают за деревьями. Джек трогает себя за шею, глядя им вслед. Я отпускаю корни, и они уходят под землю, пока никто не увидел.
Джек поднимает голову, взглядом ища меня среди деревьев, и я спрыгиваю с ветки и приземляюсь на ноги. Подбегаю к нему и обхватываю его лицо ладонями. Он напряжен, не желает поворачиваться ко мне. Рана не такая страшная, хоть и кровит ужасно, просто глубокая царапина, и мне, наконец, удается перевести долго сдерживаемое дыхание.
Джек смотрит на мое ухо, и его взгляд делается холодным.
– Ты выключила передатчик.
– Всего на несколько минут.
– Я понятия не имел, где ты.
– Я была прямо здесь.
– Зачем ты это сделала? – рявкает он, привлекая внимание идущей по дорожке пожилой пары.
– Затем, – отвечаю я тихим голосом. – Не хотела, чтобы ты видел, что я ушла из класса. Знала ведь, что ты будешь волноваться.
– А ты не подумала, что я буду волноваться еще сильнее, если твой сигнал просто исчезнет?
Я натянуто улыбаюсь пожилой паре, надеясь, что они продолжат путь.
– Я никуда не исчезала – была на соседней улице, Джек. Отключила сигнал всего на несколько минут, да и то собиралась тебя найти.
– Потому что точно знала, где я, верно? – Резкость его тона застает меня врасплох. – Тебе не составило труда меня найти. Всего-то и нужно, что один вдох, одна мысль… Один щелчок твоих волшебных пальцев – и все джунгли поспешат спасать меня по твоему приказу. Но знаешь что? Для меня все уже не такое, как прежде. В ту минуту, когда твоя красная точка пропала с экрана, я чуть с ума не сошел! – Его голос срывается, и что-то внутри меня ломается. – Я больше не могу охотиться за тобой. Я не в состоянии ни найти тебя, ни спасти, если ты снимешь эту треклятую штуку!
– Знаю. Мне очень жаль. Это было всего на несколько минут…
– За несколько минут может случиться все, что угодно.
– Это всего лишь устройство слежения. Коммуникатор, который ни с чем не соединяется, – возражаю я. – Без подключения к лей-линии передатчик все равно не вернет меня в Обсерваторию.
– А может, и следовало бы! – Джек вытирает кровь с шеи и отворачивается. На его лице отражается смесь вины и гнева, когда я неуверенно отступаю на шаг.
– Что ты такое говоришь?
Он хмуро смотрит на свои окровавленные пальцы.
– Возможно, нам стоит подумать о возвращении.
– Что значит «о возвращении»? Ты забыл, почему мы ушли? Мы сражались и рисковали головой ради этого, – убеждаю я, яростно жестикулируя и указывая на чистый небесный простор. – Вуди отдал за это жизнь. Ради нас. Ты отказался от своей магии и лишился частички души, Джек… – При виде вспышки боли в его глазах у меня перехватывает дыхание. Я знала, что ему недостает магии, отсутствие которой, должно быть, ощущается как зияющая в груди дыра, и надеялась, что со временем она заживет, подобно шрамам. – Так вот в чем дело? Поэтому ты хочешь вернуться? За своим дымным туманом?
Он крепко сжимает челюсти, так что на шее начинает пульсировать жилка.
В отдалении раздается раскат грома, похожий на низкий стон, накрапывает дождь. Джек вытирает кровь и начинает долгий путь домой в одиночестве.
5. Треснутый и разбитый
Я снова и снова швыряю в каменный потолок импровизированный мяч – две пары выданных Обсерваторией плотно скатанных в шар толстых носков. И занимаюсь этой ерундой уже черт знает сколько времени. Но это хотя бы позволяет мне занять руки, и только так я могу думать.
Из других камер доносятся голоса, истеричный смех, невнятные ругательства. Прислушиваясь со своей койки, я сумел выяснить, кто еще здесь застрял: почти все они сражались в Куэрнаваке. Ликсу, последний оставшийся в живых член моей команды, находится в самой дальней от меня камере – слишком далеко, чтобы общаться, и я уверен, что Лайон намеренно отдал такое распоряжение. А из тех, кто сидит в соседних со мной камерах, я никому не доверяю… Во всяком случае, не настолько, чтобы рискнуть поделиться своими мыслями.
Кай лежит на койке под моей. Прошло уже несколько часов с тех пор, как мы в последний раз разговаривали – а это было после завтрака. Протеиновый коктейль не дал насыщения, от голода болит голова, делая меня раздражительным и опустошенным.
С тех пор как в камеру посадили Кай, открывалась только щель, чтобы протолкнуть нам поднос с едой, и я удивляюсь, как это до сих пор не протоптал каньон в полу. Я отшвыриваю импровизированный мяч и закрываю лицо рукой, но в окружающей темноте и тишине все, что мне остается, – это обрывки воспоминаний разговора в кабинете Лайона.