— Не могу. Не буду. Не хочу. Всё равно что. Давай помолчим, хорошо? — Если так тяжело обрывать всё в зачатке, то я, даже боюсь представлять, что со мной позже может сделать конец всего этого. Я просто хочу домой и спать.
В последнее время спать не особо и получается.
— Нет, вообще-то, не всё равно что. Если ты не хочешь, в смысле, если я искренне не привлекаю тебя, не можешь думать обо мне иначе, чем о друге, и тебе противна мысль о прикосновении ко мне, тогда я бы понял, и я бы больше не стал поднимать этот вопрос. Но ты же не думаешь так.
— Откуда тебе знать? — Резко спрашиваю я.
— Потому что я симпатичный.
Я быстро поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Он улыбается так, будто чрезвычайно доволен собой.
— Не такой уж ты симпатичный.
— Я симпатичен тебе. Я вижу всё так. Дело в том, что ты не хочешь, чтобы я целовал тебя бессмысленно. Идея бессмысленности пугает тебя.
— Ты невероятен.
— Конечно, а как иначе?
— Невероятно высокомерен.
— Не высокомерен. Уверен в себе. Это разные вещи.
— Но разницу ты точно не усёкаешь. Давай ещё раз. Не важно, какие у меня причины, потому что они мои, и они не изменятся. Так что ты можешь либо стать моим другом, либо проваливай из моей жизни.
— Хмм. — Он уклончиво поднимает брови. — Что говорила твоя мама?
— Что?
— Днём, по телефону. Что она говорила, из-за чего ты так расстраиваешься?
— Не твоего ума дело.
— Друзья. Моего ума, если кто-то доводит моего друга до слёз. Я беспокоюсь. Она… ты приехала сюда, потому что оставаться с ней небезопасно? — Он спрашивает аккуратно, словно разговаривает с раненым животным, о том, что не знает, как правильно формулировать.
— Нет! Не так. Она отослала меня сюда, потому что беспокоилась обо мне.
— Трудная любовь?
— Нет, она боялась, что что-то страшное может случиться, если я останусь в Египте. Она… как бы верит в мистику. И ей снились плохие сны. Всё это глупо звучит.
— Нет, — говорит он серьёзным тоном. — Я понимаю. Я думаю, что людям стоит уделять больше внимания своим снам. Мы получаем отовсюду разного рода сигналы и прочую информацию, которую наш мозг не успевает обрабатывать, тогда за это дело берётся наше подсознание.
— Думаешь, плохие сны — это достаточное основание для принятия серьёзных решений?
— И хорошие сны тоже. Особенно хорошие сны. Ты так не думаешь?
— Нет. — Я задумываюсь о всех тех снах, что видела за последнее время. Сны о поглощающей темноте и о том, как всё вокруг рушится, пока я… бездействую. Правда ли, что я чувствую себя виноватой, что не поклоняюсь родителям так, как они хотят того от меня? Не думаю. Я думаю, что всё, что я чувствую — злость. Но… Может быть. Я не знаю. Надеюсь, что нет.
— Хорошо, не сердись, но мне кажется, что твои родители переживают за тебя. Они пытаются максимально защищать тебя.
— Ну, да, только им нет дела до меня. Это самое простое решение, и они его приняли.
— С чего ты так уверена, что им нет до тебя дела?
— Не могу объяснить. Да и не имеет значения. Но, уж верь мне. Вся папина работа, вся его жизнь связана с тем, чтобы заботиться о людях, и он настолько погряз в этом, что ничего не знает обо мне. Он, даже не живёт в моём мире. А моя мама, вся такая мать-героиня, но когда доходит до дела, она ничего не делает для меня. Я для них лишь средство к достижению своих целей. На время.
Они не любят меня. И никогда не любили.
— Я не думаю, что ты знаешь, о чём говоришь, когда рассуждаешь про любовь. Что это для тебя?
— Ну, из твоих слов следует, что я не знаю, что это.
Он улыбается.
— Моя семья делает из любви особую науку. Она стала нашей фишкой. Я говорил тебе, что моя мама — профессиональная сваха?
Ну, естественно.
— В любом случае, мы, поэты-греки, тоже много думаем о любви. И, наконец, опережаем всех, делая три отдельных определения и слова для любви, просто чтобы объяснять её. Так что, может, твои родители любят тебя по-своему, и тебе сложно разглядеть в этом любовь, или ты не понимаешь их языка любви.
— Это чушь, Рио, — я могу говорить на любом языке мира. И на каждом из них им плевать на меня.
— Хорошо, может, они не любят тебя так, как тебе нужно. Но я не могу представить, что они совсем не любят тебя. Это же невозможно.
— Ты их не знаешь. Они способны на всё. — Прелюбодеяние, шантаж, попытка убийства, рождение детей для увеличения толпы почитателей. Почему бы не добавлять к списку их грехов и недостатков нелюбовь к одной глупой и неуместной смертной дочери?