— Нет, я говорю о том, что невозможно не любить тебя. Даже если они и самые плохие родители в мире. Если бы они не любили тебя, тебя бы здесь не было.
— Как скажешь, — бормочу я, беря в руки его телефон, чтобы включить какую-нибудь музыку и тем самым заставить его молчать. Он не знает их. Он не может понять. Уж если Сириус не понимает, то куда Рио до этого.
Я пролистываю плэйлисты и останавливаюсь.
— Почему у тебя есть плэйлист, который называется «Айседора»?
Он выхватывает из моих рук телефон, смущённо улыбаясь.
— Не желая выводить тебя из себя ещё сильнее, советую не включать этот плэйлист. — Игнорируя мой взгляд (почему, а, ну почему мне не передался по наследству взгляд, мгновенно вызывающий головную боль?), он выбирает какую-то инструментальщину. — Так что, если бы ты могла примириться со своими родителями и получить то, что тебе от них нужно, захотела бы ты встречаться с кем-нибудь? В этом причина?
— Что ты пристал ко мне с этим? Любовь приводит к разочарованию и боли, и все мы, так или иначе, остаёмся одни. Ничто, ничто в моей жизни не длится вечно.
— Давай рассмотрим проблему, беря во внимание все её аспекты. Любовь — это вопрос сам по себе. Но корень твоих доводов только то, что отношения бессмысленны из-за того, что длятся недолго, так?
— Ну да.
— Тогда почему ты занимаешься дизайном комнат? В смысле, они хороши сейчас, но стили и вкусы меняются. Ты не в силах создавать что-то на века. Музейное крыло, из-за которого ты выматываешь себя лишь ради того, чтобы оно находилось там несколько месяцев. Тогда зачем тратить так много времени и сил, вкладывая всю себя во что-то, что не вечно?
— Это другое.
— Как так?
— Ну, во-первых, комнаты не могут предавать. Я ещё не встречала такую, которая бы втайне от своей комнаты-сестры спала с её мужем.
Рио фыркает.
— Что ж, большинство людей, тоже не сделало бы этого. И в отличие от комнат, люди могут делать что-то в ответ. Жертвовать также как и ты или, даже больше.
— Людей нельзя сравнивать с дизайном. Я не могу тщательно выбирать всё, что входит в них, и я не могу представить кого-то, выбирающим то, что выбираю я.
— Тогда у тебя ужасное воображение. Но, что я понимаю, так это то, что мы имеем дело с проблемой контроля. Ты боишься, потому что другой человек находится вне зоны твоего контроля, как и то, что люди заставляют тебя чувствовать.
— У тебя плохо получается анализировать. Дизайн не имеет ничего общего с любовью. Глупые Боги, ты, должно быть, самый худший поэт на свете, если таковы твои метафоры.
Он смеётся.
— Видишь? Как я вообще могу быть высокомерным после общения с тобой? Однажды я дам тебе почитать мои стихи и решить самой. Но я не собираюсь менять тему. Ты трусишь?
— Нет.
— Тогда перестань так бояться потенциальной боли. Если именно так ты собираешься прожить свою жизнь, то, может, ты сама — это пустая комната. Ты мне нравишься. Я хочу быть твоим другом, но я, также хочу тебя в другом, совсем не дружеском качестве. И я не собираюсь извиняться или делать вид, что это не так.
Я отклоняю голову назад и зажмуриваюсь. Почему он постоянно заводит эту песню? Нам хорошо вместе. Мы хорошо проводим время. Мне нравится. Так надёжнее.
Он останавливает машину и я шокирована тем фактом, что мы уже приехали к дому Сириуса.
— Я понимаю, что ты напугана и что тебе пришлось пройти через боль. Но делать то, что легко и надёжно, не значит жить. Жизнь без страсти и любви — это не то, чего ты достойна.
Его слова ранят меня в самые кишки, у меня кружится голова. Он прав. Я выбрала путь одиночества, потому что он безопасный и лёгкий. Это не значит, что я сильнее или умнее, чем кто-либо ещё. Просто я… боюсь. Я позволяю боли, которую я вынесла за последние несколько лет, сдерживать меня от движения вперёд.
Я вылезаю из пикапа «на автомате», когда Рио открывает дверь. Я стараюсь не смотреть ему в глаза. Я трушу.
— Надеюсь, сегодня тебе приснятся хорошие сны, Айседора, — говорит он, и то, как моё имя слетает с его губ, звучит так, будто мне следует быть такой же сильной и смелой, как я считаю себя.
Звучит так, словно часть меня, которую я оставляю запертой в моей могиле, не погребена, как я думаю. Звучит так, словно есть возможность для Айседоры, сильной и смелой, но не твёрдой и закрытой. Сильной, смелой и полной надежд, и открытой. Той, кому присущ оптимизм, наполненный любовью, и всепрощением.
Звучит cтрашно.
Мне хочется ещё раз его услышать.
Сириус сидит на диване, когда я, смущённая и вымотанная, вплываю в дом.