— Здесь всё зависит от того, как смотреть. И возможно мы думаем, что мы проживаем одну историю, и когда смотрим на неё с немного другого ракурса, то можем обрамлять всё в ней по-другому: все наши воспоминания, атрибуты и переживания, и видеть, что на самом деле мы проживаем другую историю.
Я скрещиваю руки и отхожу от него.
— Ты снова читаешь мне лекции, Орион? Я правильно думаю?
Он ухмыляется, сверкая белизной зубов.
— Я не мог и мечтать о том, чтобы читать тебе лекции. Я просто думаю, что это интересная тема для размышлений.
— Мм-м, хм-м. И сколько раз тебе приходится заново формулировать этот маленький гранит мудрости, прежде чем рассказывать мне?
Он проводит рукой по своим жёстким тёмным локонам.
— А, мм-м… кто говорит, что мне приходится заново формулировать?
Я поднимаю одну бровь.
— Два. Может, три. Пять. Не больше пяти.
Звонит мой телефон и Рио сразу расслабляется.
— Мне нужно идти, пока они не начали разгружать вещи. К тому же, я так далеко забросил свою поэзию, что даже не верится.
— Да вообще не верится, — говорю я, прежде чем отвечать на звонок. Я машу Рио вслед, и моё сердце делает забавный, и не такой уж и неприятный кувырок, когда он улыбается, и потом говорю:
— Привет, мама.
Не знаю, что думать о наших с ней разговорах. Не после моих снов прошлой ночью и разговоров с Рио и Сириусом. Может быть, действительно я обрамляю всю свою жизнь не в ту рамку. Может, она совсем и не злодей. Может, я слишком упряма.
— Айседора, ты собираешься домой. С этой же секунды.
Ну, вот опять…
Я гневно машу невысокому коренастому мужчине с густыми усами, вкатывающему коробку.
— Туда! Нет, не туда. Туда! Под большую лампу. Да. И тот узкий пьедестал должен стоять строго напротив.
— Прекрати игнорировать меня, барышня!
— Я не игнорирую тебя, мама. — Я отхожу, уступая дорогу тележке, маневрирующей при выкатывании в зал другого огромного ящика. — Я, вообще-то, выполняю работу, на которую ты меня устроила.
— Нет. Сейчас же возвращаешься в дом Сириуса, он бронирует тебе билет на самолёт. Сегодня. Немедленно.
Я закатываю глаза, потом трясу головой на бедного грузчика, который решает, что раздражает меня.
— Я не приду сегодня домой. С чего ты так бесишься?
— Прошлой ночью изменились сны. Ты снова появляешься в них. Что-то происходит, что-то изменяется, раз тьма переключается и на тебя.
Я невольно содрогаюсь, вспоминая свои сны. Она права. С тех пор, как я приехала сюда, мои сны только о том, что она в опасности, не я. Что изменилось? О, в этот раз это имеет для меня значение. Я изменилась. Я не просто стою там и смотрю, как тьма поедает мою мать. Но если я признаюсь ей, что вижу те же самые сны, то она признает, что они реальные. И я не удивлюсь, если она станет обращаться в посольство. Пошлёт кого-то, чтобы похитить меня и насильно вернуть домой. Сама приедет…
Я снова содрогаюсь. Моя мать, здесь? К слову о кошмаре.
— Нет, мама, слушай. — Я пробираюсь через деревянные ящики и людей, входящих и выходящих из зала, пока не выхожу в коридор и не нахожу там тихий уголок. — Я много думала в последнее время. Много о чём. И… мне здесь лучше. Я пока не готова возвращаться домой.
— Я думала, ты говорила, что никогда не собираешься возвращаться домой, — отвечает она, и в её голосе злость и печаль одновременно.
— Знаю. И, если честно, я так и собиралась. Но сейчас… Я не знаю. Я всё ещё пытаюсь разобраться в этом, и мне нужно время. Плюс, я совершенно выматываюсь на этой выставке, и я не могу уехать, пока не закончу. Помимо этого, никто в Египте не знает, где я — только Сириус, и ты знаешь, что с ним я в безопасности. Я думаю, что буду в гораздо большей этой мистической опасности, если останусь с тобой. Так что, — я глубоко вдыхаю, — я прошу тебя. Пожалуйста.
Позволь мне остаться.
Она надолго затихает на другом конце связи. Слишком надолго.
— Я думаю — это первый раз за все годы, когда ты искренне просишь меня о чём-то. — Кажется, что она готова заплакать и вдруг до меня доходит, какими тяжелыми и для неё стали последние годы.
Это так глупо и тяжело, и меня тошнит от этого. Я ненавижу Сириуса, ненавижу Рио, и ненавижу то, что начав меняться, я осознаю, что ошибалась. Ошибаться — отстой.
— Знаю, мам.
— Хорошо. Ты можешь оставаться, чтобы открыть выставку. Но я хочу, чтобы ты вернулась, как только я рожу ребёнка. Потом, когда я перестану быть уязвимой, мы вместе сможем добраться до сути этой мистики.