Выси горные или рассветы в Крыму,
Или проруби глубь, где ныряют тайком
После баньки в деревне совсем голышом.
Или пляж на Мальдивах, куда океан
Нагоняет волнами пьянящий дурман,
От которого хочется в горы уйти
День рожденья отметить. Себя обрести.
Получить от друзей и подруг поздравленье –
Настоящее, чуткое стихотворенье!
И тогда наплевать на лихие ветра,
Невозможность подкрасить ресницы с утра,
Губы, веки… Но главное – лак на ногтях
Так слазит кожуркой банана в гостях!
Ох, ты, женская доля, тяжёлое бремя!
На вершине отпраздновать свой день рожденья.
Оксана помолчала несколько минут, задумчиво качая головой, потом подняла вверх большой палец.
– Самое то! А Юлькино имя никак не вставишь? Иначе не совсем понятно. И вот… по-моему, про женскую долю ещё Некрасов писал.
– Так на то он и классик, раз до сих пор всё актуально звучит.
– И сравнение это: «кожуркой банана», – продолжала сомневаться Оксана, – «в гостях». По-твоему, в гости ходят бананы чистить?
– Это аллегория.
– Разве?
Света вздохнула, подумав, как же трудно, наверное, приходилось Маяковскому и Бродскому, коли близкая подруга, поэтическая соратница, и то сомневается и критикует. Вот так и доводят поэтов до самоубийств или эмиграции.
– Да ты не расстраивайся, – утешила её Оксана. – У тебя всё равно лучше выходит, чем у Жени.
Света пожала плечами.
– Что-то не припомню, чтобы он стихи писал. Когда это?
– А когда ты юбилей справляла.
– Какой ещё юбилей? – не поняла Света. – Ничего я не справляла.
– Двадцатипятилетний. Только тебя тогда не было, ты с работы сбежала. К Аристарху своему. Мы без тебя справляли.
– Как без меня? – вспомнила Света. – Мы всю ночь в ночном клубе зажигали.
– Так то – ночью, а то на работе. В общем, он тогда стих читал. Вот, по-моему:
Каждый год в начале мая
День рожденья мы справляем.
Поздравляем Свету,
Дарим ей конфету.
– Ну и дальше в том же духе. Не помню.
«Удивительно, как ты это запомнила», – подумала Света.
– Давай спать, – проворчала она, – завтра ещё топать и топать.
Оксана, кажется, хотела ещё что-то сказать, но посмотрев на мрачное лицо поэтессы, быстренько юркнула в спальный мешок и застегнула молнию. Света встала, вытащила из расщелины фонарь и тоже улеглась, выключив свет. Где-то наверху небо, наверное, затянули облака, скрыв и молодой месяц и звёзды, и внутри каменного круга стояла тьма-тьмущая. Хотя нет: глаза различали цепь валунов, проступавшую в темноте нависающим чёрным массивом, а залетавший снаружи ветер уже не навевал уюта своим гулом, больше напоминая теперь завывания.
«Жуу…хожууу…хожууу…».
Света резко села. Происшедшее минувшей ночью в сарае вдруг остро всплыло в голове, словно рассеялась туманная дымка, окутывающая воспоминания. Или нет, больше это походило на внезапно оживший детский страх, давным-давно погребённый под слоями новых событий, подзабытый, но не исчезнувший. И напряжённо вслушиваясь в окружающую ночь, Света мельком удивилась тому, что за весь день ни разу не вспомнила о случившемся. Но эта мысль тут же исчезла, растворившись в очередном шипящем завывании.
Она высунула руку и включила фонарь. Повела лучом, выхватывая из темноты то изломанный, то сглаженный камень с тёмными редкими полосками мха. Остановилась на входе. Бело-жёлтый конус света упёрся темновато-серую дымку и увяз в ней, раздробился в подрагивающих капельках. Туман. Но внутри валунов никакого тумана нет. Она ещё раз осветила площадку никаких следов – и вернулась к входу. Показалось, что в серой дымке наливается темнотой сгусток с шевелящимися, как щупальца, краями, и снова раздалось заунывное «хожуу…хожу…хожуу…».
Рядом испуганно пискнули. Света невольно повернулась вместе с фонарём. Оксана не спала. Всунувшись по пояс из спальника, она с закрытыми глазами храбро тыкала вокруг себя трэкинговой палкой и тоненько взвизгивала от страха. При виде трясущейся подруги навеянная жуть внезапно исчезла, сменившись злобой. Света выскользнула из мешка, пошарив вокруг, подхватила увесистый камень, и со всех сил бросила его в густеющую на глазах тёмную кляксу.
«Хожу…», – чавкнуло в ответ.
Шевелящиеся отростки оплели с обеих сторон вход и зазмеились по валунам, сливаясь с ними и исчезая. Тёмный сгусток таял, растворяясь в порождённых им самим щупальцах, и в конце концов просто исчез. Стихло выматывающее душу «Хожу…хожуу…», канувшее в клочках тумана. Стало тихо-тихо и отчего-то ещё более страшно.