В юности кот любил запрыгивать ко мне на руки прямо с пола. Бабушка сердилась, а мне нравилось. С годами Рыжик стал величав и грузен, но, к счастью, старых привычек не забыл. Узнав знакомый жест, сиганул без подготовки — с места, с двух метров. Взвился, словно коршун, а не кот. Развернулся в полёте, раскинул лапы, как белка-летяга, мне осталось только подхватить кошачье тельце и прижаться губами к мохнатому и мокрому…
План был, конечно, глупейший. Выйти замуж за кота я всё равно не смогу, а у женихов оставалось целых одиннадцать секунд, чтобы отшвырнуть Рыжика и занять его место. Бабушка предупреждала: считается только последний поцелуй.
Но женихи превратились в соляные столбы. Стихли звуки, зрители застыли с разинутыми ртами, ведущая дико пучила неподвижные зрачки.
Студию заволокло пеленой. Повсюду роились цветные огни, голова шла кругом, и вообще творилось что-то странное. Рыжая усатая морда с мокрым носом исчезла — вместо неё передо мной маячило человеческое лицо, губ касались человеческие губы…
Незнакомец отстранился: у него были рыжие волосы, рыжие брови и рыжая курчавая бородка. Осмотрел себя и сказал странное:
— Ну спасибо, без одежды не оставила. Всё со мной выросло.
Одежда как одежда, ничего особенного: джинсы, чёрная футболка. На футболке юный Энакин Скайуокер грозит дроидам световым мечом…
У меня подкосились ноги. "Атака клонов" вышла как раз в тот год. Ванька по фильму с ума сходил, купил пиратскую кассету — тогда кассеты ещё в ходу были, раздобыл эту футболку… Перед самым моим отъездом.
— Узнала? — в небесных глазах рыжебородого искрили смешинки.
Он выше меня почти на голову. А был на ладонь ниже…
Со мной что-то происходило: по жилам струились живительные соки, я чувствовала прилив сил, радости… Взмахнула рукой, и с изумлением уставилась на своё отражение в большом напольном зеркале: я это или не я? Ведь как было: вроде не уродка, с ростом и фигурой всё в норме, волосы тоже ничего, а в общем — серая мышь. Теперь же… Нет, я осталась собой, не превратилась в девушку с обложки, но тело, где надо, округлилось, где надо, подтянулось, осанка появилась и грация, глаза сияют, кожа будто светится!
— Красавица, — с улыбкой шепнул Ванька, щекоча мне ухо кудряшками бороды.
Меня захлёстывала эйфория, качало, будто спьяну, но голова работала чётко. Я вывернулась из ласковых, тёплых рук.
— Откуда ты взялся, пропащий? Ты что, все эти годы был котом? Я-то обижалась, думала, почему ты на письма не отвечаешь…
— А ты, Дуняша, помнишь, как в город не хотела, плакала, и мама с папой твои плакали, но бабусе перечить не смели. Я решил съездить, поговорить с ней, чтобы отпустила тебя обратно. Ну, или сама к нам в деревню переехала, раз уж ей втемяшилось именно тебе силу передать.
— Ты явился, а она тебя в котёнка превратила.
— Говорит, поделом тебе, рыжий нахал. А коли Дуська так тебе дорога, что ты за ней следом пошёл и мне перечить не побоялся, так будь при нас. Служи верно. Глядишь, и тебе счастье улыбнётся. Я всё ждал, надеялся… Ты же людей насквозь видишь, думал, и во мне Ваньку, соседа своего, разглядишь.
Горло сдавило, на глаза навернулись слёзы:
— Так я именно людей насквозь вижу, а ты котом был, мой дар для котов не работает… Постой-ка. Так ты всё это время сохранял человеческое сознание? То есть когда я переодевалась, а ты рядом крутился, ты на меня вовсе не кошачьими глазами смотрел? И когда я душ принимала, а ты на краю ванны сидел, от брызг морщился… И когда вместе со мной в туалет ходил? — я не знала, злиться или смеяться.
А Ванька сделал невинные глаза, точнёхонько как, бывало, в своём кошачьем обличье, когда его ругали за какую-нибудь шкоду:
— Так ведь и ты меня от ушей до хвоста… гм, и дальше… как облупленного, знаешь. Нам, Дуняша, и привыкать друг к другу на надо. Заживём сразу душа в душу.
Ишь, скорый какой! Я упёрла руки в боки:
— Ты это о чём?
Глянула на своё отражение: глаза-изумруды мечут молнии, высокая грудь от гнева вверх-вниз ходит, косу до пояса колышет. Не Дунька-заморыш, а царевна Лебедь! И когда это мои стриженые вихры в косу превратились? А зеркало откуда? Ну да, это же я его только что мановением руки… Свершилось, значит.
Мир опять качнулся. Зеркало сгинуло, хоровод огоньков растаял, а в ушах… В ушах гасло гудящее эхо, какое бывает от удара колокола.
Так это часы! Бой новогодних курантов. Пока мы с Ванькой языками мололи да детство вспоминали, там, в студии, время остановилось на последнем ударе!
Женихи-холостяки застыли в нелепых позах: кто в прыжке, кто в броске. Вот сейчас как отомрут… Зрители вон уже завздыхали, зашевелились. И женихи-статуи дрогнули, пробуждаясь от неподвижности. Не размяв мышц, скопом ринулись к нам с Ваней. Да все трое с разгону впечатались в невидимую стену, рухнули на пол кучей-малой! А я всего-то моргнула.