По студии разнёсся громогласный хохот.
Мы с Ваней обменялись взглядами. Этот голос был нам хорошо знаком. Из воздуха соткалась призрачная фигура, и на подиуме-торте воссела моя бабушка, какой она всегда была нутром, а под конец жизни и видом: сгорбленная карга с седыми космами и клюкой.
— Слушай, народ колдовской-волшебный! Вот моя наследница и ваша новая владычица — Евдокия свет Премудрая!
— И прекрасная, — шепнул Ванька мне на ухо.
— Служите ей и повинуйтесь, как мне повиновались, не то из-под земли достану! Вы меня, старую, знаете…
Женихи переменились удивительным и жутким образом: толстый Лёлик предстал скелетом, обтянутым полуистлевшей кожей, Натаниэль обернулся ящером о трёх головах, умеренных, по счастью, габаритов, а славный добряк Миша — белолицым франтом с клыками в пол подбородка. Зал превратился в живой паноптикум, наполненный странным зверьём, ночной нечистью и монстрами из страшных сказок. Среди них в панике метались пять-семь обычных мужчин и женщин, допущенных в зал по ошибке. Я швырнула сонной пыльцы, и бедняги повалились в зрительские кресла. Завтра решат, что в новогоднюю ночь им пригрезился небывалый сон…
— Вот она — сила, которой ты чуралась, — обратилась ко мне призрачная бабушка. — Неужто плохо колдуньей быть?
— Так это ты всё подстроила? — сообразила я. — И похищение, и этот отвратительный балаган!
Бабушка стукнула клюкой по подиуму, и в воздухе разлился звон — будто клюка и подиум были из хрусталя.
— А как ещё тебя, упрямицу, на путь верный наставить? Дар твой — взгляд, в душу проникающий, — не проклятьем был, а защитой тебе. Чтобы раньше срока голову не потеряла, колдовского ритуала не нарушила. Колдовские ритуалы, они, знаешь, какие? Чудные, нелепые, глупые, но о-о-очень строгие и к исполнению обязательны. Раз в триста лет в самую главную ночь в году время замирает, врата между мирами отворяются и невозможное становится возможным. В этот самый миг от старшей в нашем роду к младшей переходит сила великая. Как издревле предписано — через поцелуй. Коли будет это поцелуй любви, станет наследница Василисой Премудрой и Прекрасной, волшебницей могучей, доброй и справедливой. Проживут они с избранником своим триста лет в ладу и согласии и умрут в один день. А будет вырван поцелуй силой иль по принуждению, обернётся она злобной Бабой Ягой и пребудет такой весь свой долгий век, с властью безмерной, но без любви, без ласки и с обидой на род людской. Как я… Всё надеялась, может, тебе кто из наших, из колдовских, по сердцу придётся. А Ваньку так, про запас держала. На крайний случай. И чего ты к этому блохастому разбойнику прикипела?
— Неправда, — мурлыкнул Ваня. — Блох у меня отродясь не было.
Он стоял рядышком, вплотную, обнимая меня за талию. Уверенно так, по-хозяйски. Оттолкнуть бы его, на место поставить, чтобы не зарывался. Да не хотелось… Обернулась я, заглянула в глаза-васильки — думала, увижу кота или ещё какую тварь когтистую, а там только синь неба, и блики солнца, и нежность такая, что потянуло сейчас же прижаться губами к его губам в обрамлении мягких рыжих завитков…
Волшебный народ вокруг завыл, заревел, все кричали: "Горько!" Вот балбесы. Какое же это горько, когда это самое настоящее сладко?
— Ты только побрейся, Рыжик. Уж больно борода у тебя щекотная.
А он в ответ:
— Не могу. Коты не бреются.
Мы дружно расхохотались.
Призрачная бабушка довольно кивнула и сгинула, оставив на подиуме клюку, обернувшуюся хрустальным скипетром.
Ваня предложил:
— Ты теперь имя можешь сменить. Чтобы по полному праву Василисой величаться.
— Нет уж, — хмыкнула я. — Мне нравится, как ты меня Дуняшей зовёшь.
А дочку мы наречём в честь бабушки — Елизария. Она хоть и Ягой была, но доброй души. И к лешему всякие списки!..
Конец