И, снова поклонившись, вышел, не оборачиваясь.
Но Келегорм не был бы самим собой, если бы согласился отдаться по своей воле, и никакие слова и увещевания не могли сбить его с выбранного пути. Ничего извне, только собственные размышления. Марид, получив отказ, велел приковать его снова, силой брать не стал, выжидая. Тьелко получил передышку и одновременно возможность подумать. Кажется, Курво устроился и впрямь лучше всех — тут он не сомневался и не испытывал укоров совести за то, что бросил ему обвинение в предательстве. Но Морьо… У него все внутри переворачивалась, стоило вспомнить четвертого брата. Получается, его насиловали давно — Келегорм на его месте давно уже бы повредился рассудком.
Куруфин до вечера работал в кузнице. Уже ночью выдал ограненные камни ювелиру и цветастыми речами на истерлингский манер выпросил у господина право повидаться с Морьо. Причем последним аргументом было: “А вдруг Морьо умрет? Тогда как вы будете уговаривать Тьелкормо?”
Марид смотрел на Курво, явно понимая, что тот хочет использовать свидание в своих интересах, и хотел отказать, но опасался, что в этом случае искусник начнет работать назло и плохо. Этого ему не хотелось — и он согласился.
Курво тихо скользнул внутрь соседнего двора под пологом ночи. В этот раз брат прятался в сарае: он негромко позвал его через осанвэ. Сплошное кровавое месиво, в которое превратилась его спина, заставляло сердце сжаться. Но сильнее собственного здоровья волновало согласие брата.
“Турко… Как он?” — Морьо взволнованно посмотрел на брата.
— Турко пока в порядке. Не хочет ни на что соглашаться, пока тебя не заберут отсюда, — Курво сел, устроил Карантира головой на коленях, осторожно занялся ранами. — А Марид не хочет тебя выкупать. Или Ульдор не хочет отпускать. Я не понимаю, почему и какой им от тебя здесь прок. А ваше упрямство… Я опасаюсь, что ты утянешь Турко на дно выгребной ямы, где уже барахтаешься сам. Настаиваешь, чтобы он не поддавался? — он прекратил смазывать спину и внимательно поглядел в глаза. — Это только разозлит их, и он закончит тем же, что и ты.
“Выгребной ямы!?” — в глазах Морьо сверкнул злой огонь. Как ты ни был он слаб, руку брата отбросил с гневом. Что он себе позволял? “Что ты думаешь? Все должны лебезить перед ними, прислуживать в надежде на то, что косоглазые твари смилостивятся и отпустят домой с богатыми дарами? Такого не будет!” — И Морьо отвернулся. Курво всегда мог напомнить ему про вину, про клятву, а все же Морьо считал, что не виноват в своих несчастьях и в том, что истерлинг Ульдор именно его избрали козлом отпущения. Брату лишь повезло, что у него есть умелые руки, иначе он подставлялся бы ему или замирал под плетью Ульдора. Пусть хотя бы Турко останется цел и невредим — это лучше, чем если тяжело израненным будут оба.
“Вместо того, чтобы гнуть перед ними спину и угождать, ты бы лучше подумал, как нам сбежать отсюда, братец”, — и Морьо, послав ему эти слова через осанвэ, закрыл свой разум от брата.
— Думаешь, я об этом не думаю? — пожал плечами Курво. — Постоянно думаю. Но пока возможностей нет. Не злись, Морьо. Я понял, больше в ваши с Турко отношения не вмешиваюсь.
Он поднялся.
— И все равно они добьют Охотника рано или поздно. А его упрямство только ухудшит его положение. Ты всё ещё считаешь, что его мнение тут что-то значит? Зря.
Турко в это время размышлял. Он потянулся через осанвэ к Карантиру, почувствовав его злость, увидел кровь и грязь под его ногами, почувствовал, как тот унижен и разбит и ещё раз решил, что надо его вытаскивать любой ценой — но так, чтобы была гарантия… А ее нельзя было получить. Он попытался затем продумать дальнейшие действия, что выходило хуже. К примеру, он откажет снова и рассердит Марида. Да, тут Курво прав, однажды тот устанет и прогонит его прочь или отдаст Ульфлангу обратно. Турко тяжко вздохнул. Подчиняться грязным похотливым рукам Марида и увещеваниям пятого брата было неприятно, но Курво, как всегда, оказался дальновиднее его.
Ювелир, впрочем, выжидал. Утром слуги как всегда принесли еду — Турко отчётливо осознал, что к нему относятся как к кукле или неразумному дитяте. Его желания не играли никакой роли — его кормили насильно, держали в кровати насильно. Значит, и близость с ним Марид будет иметь столько раз, сколько захочет… Тоже насильно. По крайней мере, пока он оставался в цепях и всячески вырывался, у него оставалась иллюзия того, что он не согнулся и не превратился в подстилку, забыв о чести. Вывихнутые запястья напоминали о том, что он не сдался. А вот Курво сразу согласился делать все в угоду этому истерлингу — и что? Разве он прекратит после этого общение с братом? Но то было совсем другое, чем у него. Марид приходил по вечерам, гладил волосы, иногда приказывал переодеть в шелка, прикладывал к нему серьги и наручи, венцы и ожерелья, увещевал, сравнивал с дикой розой, пока Турко силился разрывать одежды.
— Впрочем, обнаженным тебе лучше, — решил Марид, когда Турко удалось порвать шёлковую тунику. Провел пальцами по волосам.
— Отвяжите его, дядя, — нехорошо ухмыльнулся Ульдор. И неожиданно добавил на синдарине: — Беги, если хочешь. Твои братья заплатят сполна.
— Ты в уме? Он же сбежит! — вскинулся на него Марид.
Но Турко посмотрел на них с Ульдором, широко открыв глаза. Проклятые твари. Подобная угроза не приходила ему в голову — и в то же время она была так очевидна и естественна, что Турко вмиг ощутил себя глупцом. Курво прав. Глупец он и есть. Эти мысли лихорадочно скакали у него в голове.
— Далеко не убежит. Отстегивай. У нас хватит бойцов, чтоб его изловить, — тихо пояснил он. И продолжил на синдарине — негромко и уверенно: — Ювелир займет твое место. Ты злишься на него за то, что его не мучают? Отомсти. Ты будешь свободен, а он будет страдать. А тот, что в нашем дворе… Отец обещал подрезать ему ноги, чтобы он передвигался только на четвереньках, как зверь. Это будет даже забавно.
— Нет, — прошептал Турко одними пересохшими губами и облизал их.
Этого он позволить не мог, и все перебирал в уме варианты: что же делать?
— Что ты сотворил с ним? Может, ты и диких львов умеешь заклинать? — подивился присмиревшему эльфу Марид.
Он освободил его от оков и гладил, хотя и с долей опаски, а Турко только беспомощно смотрел, но и не думал отбрасывать его руку. Грудь его вздымалась — он явно нервничал, но это напряжение только нравилось Мариду. Он гладил его, расчесывал спутанные пряди, бесстыдно ощупывал интимные места, целовал соски — на лице эльфа было только страдальческое выражение. Ульдор, улыбаясь, смотрел на пленника.
— Ты даже не можешь говорить с нами и удивляешься, что к тебе относятся как к игрушке? А что ты можешь нам предложить, кроме себя и своего служения?
— Ты поступаешь подло, принуждая меня к близости меня через братьев, — ответил Турко. — И я не собираюсь служить тебе. Телом — может быть. Но не душой.
Ничего больше противопоставить им он не мог, что чрезвычайно угнетало его, и он отвернулся, ложась ничком и закрывая лицо руками.
— Ты еще самонадеяннее и глупее, чем я думал, если считаешь, что кого-то интересует душа раба, — продолжил Ульдор жестоко. — Разве вас интересовали наши желания и стремления, когда вы лгали нам о священной войне за свободу? А вы дрались за драгоценные камни. Да, они магические и дают благословение, молодость и бессмертие — но не для смертных, которые должны были добыть эти камни своими мечами для вас. И твоя душа нам не нужна — только послушание. Иначе, — он многозначительно ухмыльнулся, подмигнул дяде — осторожнее с ним. Он смирится, только нужно время.