И он пошел прочь.
Обвинения Ульдора совершенно припечатали Турко и стали ещё одной каплей к тем сомнениям, которые были у него. Ему было тошно от всего происходящего. Если бы он понимал речь истерлингов лучше, то услышал бы, как Марид мягко утешает его. Но никакие добрые слова, призванные отдаться и обменять покорность на хорошее отношение не смирили бы его больше, чем произнесённое недавно Ульдором. Турко глядел на восторженно касающегося его Марида, и в глазах его плескались горечь и отвращение к самому себе. Тот жалел, но тоже полагал, что Турко привыкнет. Он настойчиво гладил его, вылил лужицу пахучего масла в ямочки на пояснице, размазывал его по щели между ягодиц, уделяя внимание заднему проходу.
— Ну, покажи себя. Если ранка не зажила, я не стану требовать близости, — просил Марид.
Турко и не думал отвечать на просьбы Марида — но тому достаточно было, что пленник перестал походить на дикого жеребца и навредить себе, а уж недовольство на лице его не сильно тревожило. Он развел ему ягодицы, заметил, что ранка затянулась, и принялся обводить анус круговыми движениями, распределяя масло поглубже. На ласки тело не отзывалось, — странно это было, тем более, что Марид впервые хотел угодить и приручить к себе раба, научив его получать удовольствие. Но Турко чувствовал только тошноту, а потом тяжесть приникнувшего к нему тела. В первый раз впустив себя естество Марида, он вскрикнул, но потом прикусил губу, решив не доставлять истерлингу удовольствия слышать свои стоны.
Ульдор через время опять навестил дядю.
— Ну что, смирился твой остроухий или опять чудит? — спросил молодой воин, угощаясь чаем в палатах дяди.
— Красивые редко бывают к тому же умны, о сын моей сестры. Ему приходится терпеть. Смирения нет, но страх за братьев не даёт ему мне перечить. Думаю, он привыкнет, — предположил он.
— Если честно, я сомневаюсь, что он, по природе своей, сможет искренне получать удовольствие от твоих ласк. Не слышал о любви остроухих мужей. Но он, полагаю, научится подчиняться и дарить ласки в ответ. А его личные чувства… Надеюсь, ты не мечтаешь о его любви?
Марид развел руками.
— Разве я похож на мечтательного юнца? Нет, я удовлетворюсь его привычкой. Не хочу подвергать его пыткам. Он хорош даже печальным, как сейчас.
Оставив Турко после второй близости вздрагивающим, он хотел отвести его обмыться, но тот не пожелал подниматься — тогда Марид обмыл его сам, и Турко терпел, под конец отстранялся, отодвигаясь на другом конце ложа, и там уснул, укрытый одеялом.
Ульдор же спустился во двор. Морьо убирал навоз — его все же ночью попользовало трое выпивших стражников, которым срочно понадобилось утолить жажду плотских утех, а тратить деньги на бордель они не хотели. Сношая эльфа, они шутили, что чувствуют себя, будто с животным любятся. Едва заживший анус снова кровил, а тело сотрясали судороги боли временами, и эльф замирал, пережидая.
Ульдор оглядел пленника.
— Ну что, нравится, когда тебя берут насильно? Чем больше при этом лупят, тем больше нравится? Ты правда считаешь, что сопротивление делает это менее позорным или менее болезненным? Что не подчиняясь, ты оставляешь себе повод считать себя гордым и чистым?
“А ты бы хотел, чтобы я расстилался перед тобой охотно, как девка из борделя, и околдовывал сладкими речами, как мой братец? Не будет такого никогда! — думал про себя Морьо. — И если я противлюсь, то не для того, чтобы доказать что-то тебе, а оттого, что не могу вести себя иначе. Рабства у меня в крови нет, знаешь ли. И ты, прислужник Моргота, тем на него похож, что наслаждаешься, причиняя боль, в то время как мы боролись ради возврата камней, что всей Арде могли бы принести мир и процветание”. Но сказать он ничего не мог и потому только зло повел головой, отворачиваясь. Эмоции были написаны у него на лице, и Ульдор снова рассмеялся.
— Вы боролись ради власти. Вы точно так же лили кровь, если что не по вам, причиняли страдания и выгоняли со своих земель. Добивали пленников, использовали животных, предавали и продавали, в том числе за золото. А сейчас ты думаешь только о себе, потому что не хочешь быть обязанным брату. Ты страдаешь и оправдываешь мучения тем, что спасаешь честь брата. Но это не так. Брат уже лишился чести, и все жертвы напрасны. Ты просто шлюха, — бросил он напоследок.
Морьо снова повел плечом: всякие силы совершенно покинули и он еле сдерживался, чтобы не зарыдать при нем. Низ живота и ноги сводило судорогой, он согнулся пополам, но Ульдор не стал пороть его снова — бросил “Ты жалок” напоследок и ушел.
Курво не чувствовал братьев, и это его тревожило. Турко не отзывался — закрылся. Обижается на “предательство”, дурачок… Морьо тоже не хотел отвечать. Курво ощутил раздражение — он себя виноватым не считал. И страдать ради страдания не хотел. Марид подкидывал своему искуснику работы, пару раз обмолвился, что считает его самым умным из их троицы, похлопал по плечу — это было мерзко, но пришлось сдержанно улыбнуться. Куруфин просил пустить его к брату, но в этот раз он отказал и добавил, что сегодня Морьо не сношали, дали отдохнуть. И насколько это было правдой, он не знал, зато за работой сидел полночи у верстака. Звал то Морьо, то Турко — все было напрасно.
Наконец он решился — выскользнул через окно и прокрался к двери. “Морьо, балрогов недоумок. Если ты сейчас не откликнешься, мне придется к тебе сунуться, рискуя своим положением,” — гневно попытался связаться с братом он. Не дождавшись ответа, шмыгнул в чужой двор и кинулся на поиски. Он разыскал четвертого брата в сарае.
— Морьо, моргот тебя побери. Какого орка ты от меня прячешься? — почти зарычал он. — Мне не давали разрешения тебя видеть, а я чуть с ума не сошел от твоего молчания.
“Не хотел показываться тебе на глаза. Никого не хочу видеть”, — и Морьо отвернулся, пытаясь свернуться удобнее на грязных камнях и принять позу, в которой раны не напоминали о себе. У него сохранялись остатки стыда перед братом, и моменты лечения ощущались не менее унизительно, чем когда его насиловали по трое.
— А я должен волноваться и переживать, пока ты никого не хочешь видеть, да? — вздохнул Куруфин, — ты мог просто ответить, что с тобой всё в порядке. Хотя какое “все в порядке”? Я сейчас, обмою и обработаю, — он потрепал брата по голове и высунулся из сарая. Замер, почти нос к носу столкнувшись с сотником.
Полутьма не позволяла детально разглядеть черты лица, и сотник криво улыбнулся:
— А, это ты, остроухая падаль? Ищешь, кого ещё обслужить?
========== Часть 7 ==========
Курво молча и быстро поклонился и отступил в темноту сарая. Юркнул к брату, прикрыл собой, сжав его ладонь. Морьо боялся за брата по-настоящему и сильно. Нашарив ладонью молот, что стоял у стены, и плоский обломанный кусок меча, он вложил их в руку Курво.
“Убей его и беги”, — попытался внушить он брату.
“Если бежать, то вместе. Я не хочу, чтобы тебя засекли насмерть”.
Сотник вошёл в сарай, осматриваясь: темнота не дала ему разглядеть две фигуры и вовремя вытащить свой кривой ятаган. Тяжёлый удар обрушился сверху — и тело истерлинга осело на пол. Короткий предсмертный хрип оборвался, когда он упал лицом в землю.
Курво поспешно стащил с сотника одежду.
— Переодевайся. Я пойду так. Турко… Его надо предупредить. Вытащить сейчас не удастся, но, надеюсь, Марид не тронет его. А мы останемся в городе, пока не вызволим его, и только тогда отправимся домой, — лихорадочно шептал искусник.