— Если я попытаюсь сбежать после того, что обещал Мариду, больше ни у кого из нас шанса не будет, — напоследок бросил разобиженный охотник и вышел, хлопнув дверью.
Курво занялся работой. В этот раз он расстарался: сделал механическую птицу, инкрустированную драгоценными камнями, которая пела и трепетал крылышками. Вручил ее Мариду, рассыпаясь в благодарностях за второй шанс и кланяясь чуть ли не в ноги.
— Встань. Подойди сюда. — Марид приказал ему без особого тепла, но и без следа злости. Он рассматривал поднесенную птицу, цокал языком, слушая переливы голоса, пробовал крылышки, которые трепетали в его руках, наслаждался работой, но мысли его явно крутились не вокруг поднесенного ему шедевра. — Твой брат просил за тебя — да ты и без меня это знаешь. Не скрою, мне тяжко тебя отпускать. Знаешь, почему я соглашаюсь? — глянул он на Курво. — Не хочу, чтобы за компанию с братьями ты прирезал остальных моих мастеров или просто невинных людей по пути. Уж лучше добром. Хоть я вовсе этого и не хочу. Ты талантливый мастер, среди нас такого больше не будет. И я хочу, чтобы ты раскрыл свои секреты и основное время до отъезда Ульфланга уделил обучению остальных мастеров.
Курво коротко рассмеялся.
— Такого и среди нас больше не будет, — без ложной скромности сказал он. — Наш отец, я и мой сын, — он помрачнел. — Хорошо. Я обучу всему, чему могу. Но наш отец был величайшим из мастеров, а по-настоящему обучил работать только меня и внука, хотя и Турко, и Морьо знают основы и могут выковать неплохое оружие или свадебные кольца. Но не более того. Так что я постараюсь, но не могу ничего обещать.
— Главное — оставь нам записи, — согласился Марид. — А я отыщу в подмастерья парнишек посообразительней. У меня самого несколько сыновей, но пока ни одного из них я не могу назвать своей надеждой.
Потом он побеспокоился об его ранах: как-никак, Ульдор сек его со всех сил. Но Курво повезло — руки остались целы, несмотря на ссадины и содранную кожу, и он не потерял в умениях и сноровке.
— Остроухий, я доверился к тебе. Даже допустил брата навещать тебя, и надеюсь что и ты отплатишь тем же и не станешь жить с мыслью, как всадить мне клинок меж лопаток.
Курво опустил взгляд, доказав тем самым, что подобная мысль приходила ему на ум, и не раз.
— Нет, я… Только пообещайте мне, что Турко получит свободу, когда вам нужен не будет. Что его не будут передавать как вещь от отца к сыну.
— Я ни с кем бы не стал делиться лучшим из того, что имею. И я уже пообещал, — ответил Марид и кивнул ему. — И, зная твоего брата… На драгоценность из сокровищницы он походит мало.
Он был уверен, что отпустит среброволосого эльфа и раньше, едва станет совсем стар и немощен, или когда устанет принуждать его к близости, или когда захочет насладиться моментом, похожим на тот, когда птицу выпускают из клетки — но пока не говорил об этом, чтобы не подавать лишних надежд.
========== Часть 10 ==========
Стоило Морьо немного оклематься, и за него взялись снова. Его перекидывали животом через бревно и брали, сначала подготавливая плетью. Ульдор регулярно обещал отрубить ноги совсем, если Морьо сделает что-нибудь не так или будет зажиматься и сопротивляться, и эльф кое-как раздвигал непослушные ноги и прогибался в спине. Постанывал от боли, не сдерживаясь. Привычно открывал рот, когда его хватали за волосы и запрокидывали лицо. Для него все слилось в водоворот боли, от которого спасало лишь то, что он иногда терял сознание. О скором выторгованном Турко спасении он не догадывался. Ему казалось, что он совсем ослеп от боли и слез. Существование свелось к тому, чтобы только чувствовать как можно меньше боли. Но он сидел на цепи и если его не насиловали, пытался отлежаться. Дворовые собаки и те проявляли к нему больше сочувствия — иногда мешали его выволочь из будки, кусая хозяев за руки, и давали пить и есть из своих мисок. Он лежал скорчившись, дотрагиваясь ног — проверял, потеряли ли они чувствительность? Братья почти перестали его навещать, а сам он слишком ослаб и, если задуматься, видеть никого не хотел. Если его и извлекали, то лишь чтобы доставить очередную боль, заставляя рефлекторно открывать рот и принимать послушную позу.
Курво удовлетворился обещанием Турко. К Морьо не рвался, но предупредил, что брат должен быть жив. И его мучительное существование длилось, хоть Морьо и предпочел бы выбрать небытие. Но его не избивали до полусмерти, а чаще мучили понемногу. Ноги постепенно начали заживать. Однажды ему удалось согнуть их и подтянуть к груди. Ульдор, наблюдавший за несчастным, захохотал.
— Похоже, пора опять подрезать олененку ножки, а, остроухий? — он присел рядом с эльфом медленно вытягивая ятаган из ножен.
Из горла у Морьо вырвался жалобный плач. Он настолько забылся, что хотел попросить не делать этого — теперь уже было совершенно безразлично. Но из горла вырвались нечленораздельные звуки, похожие на лай собаки, и Морьо быстро испуганно замолк. Он потерял все до последнего: честь, гордость, себя самого, не знал даже, что с братьями и живы ли они. Чего еще оставалось жалеть? Ульдор смеялся над его немыми попытками заговорить — настолько, что даже помедлил с ятаганом. И тогда эльф припал к его ногам, обнимая, и посмотрел вверх. Лицо его было жалобным и измученным, и он молил бы о пощаде любыми словами, если бы мог.
— Что, хочешь встать на две ноги? — засмеялся Ульдор. — Боишься остаться животным, которое годится только, чтобы спускать в него семя? Хочешь работать во дворе?
Он схватил эльфа за волосы.
— Неужели ты еще сохранил разум?
Эльф не ответил, ничком пригнулся к его ступням, утыкаясь в землю под ногами — это походило бы на поклон в пол, если бы он стоял на ногах. Разум он сохранил и сейчас всеми силами молил Ульдора о милости. Он закивал, услышав про работу, хотя мало на нее годился, и это обоим было понятно. Тогда Ульдор велел рабочим отстегнуть эльфа и вымыть его. Потом ему дали чистую рубаху и отнесли в покои молодого хозяина, бросив в угол за кроватью. Истерлинг, пришедший к вечеру, поманил Морьо из угла, поднял, усадил себе на колени, раздвинув ноги. Спутанные черные волосы падали на исхудавшие ссутуленные плечи эльфа. Ульдор любовался его лицом, поглаживая по голове, откидывая назад спутанные пряди. Почесывал за острым ухом, точно пса.
Морьо ощутил стыд и неприятный жар. День он проспал, отдыхая, но тело все равно ныло, точно его избили совсем недавно. И он не понимал, чего хочет Ульдор, смотрел настороженно и робко, насколько это слово вообще бывало к нему применимо. Выученным уже движением приоткрыл рот, стоило пальцам Ульдора дотронуться до него. Краска бросилась ему в лицо.
К чему он вообще привел его сюда? Морьо было неловко и от того, что он держит его, нечистого, на коленях, и от ласк. которые в любой миг могли обернуться мучением, и сердце его часто и глухо билось.
— Боишься. Надо же, — рассмеялся коротко Ульдор. Погладил по губам, высвободил свой член. — Давай, насаживайся сам. И радуйся, что я сегодня у тебя один, а не вся моя дворня.
Морьо коротко выдохнул, прикрыв глаза. Перед ним пронеслись две перспективы: принять предложение или отказаться и оттолкнуть его, хотя у него и сопротивляться-то особых возможностей не было. Тогда он оперся руками на его плечи, дотрагиваясь несмело, боясь, что он его тут же сбросит, и сел, неловко подтаскивая и раздвигая не слушающиеся ноги. Потом попробовал насадиться, как было предложено — без рук не выходило, но потом он обхватил член и сам стал неуклюже толкать в себя, разрывая едва заживший задний проход. Скривился от боли.