Нельо поймал взгляд на перчатку, кивнул. Трогать младшего не стал.
— Это хотя бы восстанавливается, — сказал он, протянул правую руку. — Спасибо Куруфину. Но тогда я слёзно умолял Фингона убить меня. Думал, дальше ничего не будет.
Нервно усмехнулся, потёр еле заметный шрам на виске, снова глянул в лицо Морьо. Заранее предупредил его самообвинение:
— Это я виноват. Я не отправил войска к вам на помощь, когда вы помчались за истерлингами, — тихо сказал он. — И самое паршивое — не потому, что замышлял новый план или обдумывал, как спасти верных. Потому что расклеился и распустил сопли из-за…
Он поморщился, провел левой ладонью по лицу, скривился так, будто ему мучительно было вымолвить просящиеся на язык слова, и он несколько раз прерывался. Потом тихо выдохнул:
— Финдекано погиб. А я плохой командир. Правильно я отдал корону. Никогда не помнил, что долг в первую очередь, все время думал о себе. Даже когда увидел тело Финьо, я подумал не о том, что он погиб, а о том, что мне будет плохо без него, понимаешь? — Он сгорбился, сплел пальцы в замок, опустив плечи, и продолжил: — Сначала хотел пробиться к телу, потом отомстить. Только потом вспомнил о вас, и то из-за близнецов… Но было уже поздно.
Морьо догадался о чувстве вины, которое мучило старшего брата вслед за горем по убитому Финьо. И тут же подумал о том, что, собственно, самому ему безразлично, отчего все сложилось так, как сложилось. “Я помню, как он был дорог тебе”, — и рука Морьо легла на его плечо, а сам он приобнял Нельо, впервые преодолевая ужас перед близкими телесными касаниями, который приобрел там, в плену. Нет, он вовсе его не винил. Даже если и так. Ему вообще казалось теперь, что незачем его было спасать.
“Ты хороший командир”, — опроверг слова Нельо он, обратившись к нему мысленно. Это было дежурное утешение в их ситуации, но Морьо подумал о том, кто вообще мог быть бы лучшим? Кто ни разу не ошибался? Все ошибаются, но для кого-то ошибки бывают смертельны. Наверное, он просто слишком слаб. Но Нельо бился, и к Морготу пришел сам, а о нем что скажут? Вспомнят, как лорд Таргелиона готов был отдаться за миску похлебки? Пожалуй, отвращение к себе было сильнее остальных чувств, но он считал, что должен справиться с ним сам, и после этой мысли наглухо закрылся от него.
Каждый раз, когда он заново переживал плен, приносил снова стыд и боль. Ему было мерзко от самого себя, и он потерял вкус к еде и питью, интерес ко всему вокруг, делами он и то занимался нехотя.
Нельо с болью следил за братом. Какое-то время он не заговаривал с ним. Пока однажды вечером опять не заглянул к нему.
— Пришли вести из Дориата, Морьо, — тихо сообщил он. — Берен и Лютиен ушли за Грань. Камень у их наследника.
Сперва кинув на брата неприветливый взгляд, осознав услышанное, Морьо почувствовал некоторое возбуждение — такое в последнее время случалось редко. Он даже вскочил, пройдясь по комнате туда-сюда, мрачно сдвинул брови, без слов воззрился на брата. “Ты написал ему, что он владеет сокровищем отца незаконно? —и он придвинул брату перо и бумагу. — Или я напишу”. Но ему уже сейчас отчего-то казалось, что письмо останется без ответа.
Так и произошло.
Нельо собрал братьев в центральном зале.
— Как мы и предполагали, Диор упрямится в своем желании сохранить краденое наследие нашего отца. Боюсь, у нас нет другого выхода, кроме как…
Он запнулся, не решаясь продолжить.
— Кроме как атаковать выродка, — подхватил Курво.
На лице Морьо поневоле проявилась улыбка — неловкая, кривая, злая, но искренняя. Он мотнул головой в поддержку и выразительно потянул руку к мечу.
— Теперь, когда завеса не помешает нам, — начал Куруфин, — мы сможем попасть туда. Сомневаюсь, что все признали Диора своим правителем.
— Это дело, достойное Моргота, — запротестовал Кано, — убивать других Эльдар.
— А пусть не убиваются, — ухмыльнулся Курво, — пусть сдаются. Пленных отпустим на все четыре стороны. А если они поднимут мечи против нас — тут уж извините. Если все сложится удачно, мы убьем лишь Диора и его стражу.
Морьо даже хотел этого. Уж лучше скакать вперёд и ждать схватки, чем бесконечно сидеть на месте, в угнетающем бездействии. Он мечтал, как обагрит клинок кровью, как будет вымещать то, что давно копилось внутри, всю свою боль и ненависть, в схватке, где уже будет безразлично увечье, и потому отправился туда в числе первых. Теперь он снова готов был сносить любые испытания, и даже усталость от долгого пути верхом казалась приятной и привычной. Дорога была полна для него предчувствий и нетерпеливого ожидания. Он докажет, что страдания не были напрасными. И пики Лестанорэ, вырисовавшиеся на горизонте черной прерывистой полосой, служили доказательством того, что он еще не сдался.
Скоро они ступили под сень леса, не встретив ни препятствий, ни дозорных еще долгое время, а потом легко отражали атаки малочисленных и разрозненных отрядов Диора. От Менегрота, каким он был при Тинголе, мало что осталось. Скала возвышалась, видная издалека, но вместо ворот зиял черный провал, и некогда богатые залы превратились в заброшенное и темное подземелье. До них дворец уже разрушали гномы; после его пытались восстановить, но благословение Мелиан ушло вместе с ней, и времена процветания минули. Все казалось тенью былого великолепия, бережно хранимым воспоминанием об ушедшем богатстве.
Но мирный вид ушедшей эпохи довольно скоро был развеян. На вершину холма и к подножию его на защиту вставали все новые и новые отряды лучников. Курво обернулся. Подмигнул залихватски Карантиру, легко выхватил меч из ножен.
— Айя Феанаро! — скомандовал он и пришпорил коня, на полном скаку бросившись к зияющему разлому входного портала.
Раздался клич тревоги, Курво выстрелил в синда, поднесшего к губам рог, проскакал по упавшему вниз трупу к воротам дворца со злорадной мыслью — “Не помог вам ворованный камень”. Он спешился перед узким проходом и кинулся внутрь с кинжалом в одной руке и мечом в другой.
Среброволосая нис упала ему под ноги.
— Пощады, — вскрикнула тонко, жалобно.
Курво опустил меч и протянул синдэ руку. Женщин убивать он не собирался.
Узкий кинжал вошёл ровно ему под ребра. Курво покачнулся, изумлённо приоткрыл рот. Синдэ злобно усмехнулась.
— Будь ты проклят.
И отступила, позволяя телу сына Феанаро упасть ничком на каменный пол.
Морьо обернулся, глядя на гибель брата — в этот момент что-то внутри оборвалось, но он не дал боли возобладать над яростью. Он, в отличие от Курво, обещания щадить женщин и детей никому не давал. Наверное, таким же выглядел Феанаро в Дагор-нуин-Гилиат. Никакой пощады, охваченный желанием отомстить за всех и за все, разящий направо и налево. Он даже и не заметил сперва чужого клинка, что прошелся по горлу, пока не начал захлебываться кровью. А потом руки перестали слушаться. И все тело обрушилось на пол, а он смотрел наверх, в каменные уходившие в черноту своды и не мог поверить, что конец оказался таким — безболезненным и быстрым. Кровь заливала грудь и пол, и он чувствовал влагу под пальцами, а потом и в них чувствительность пропала, и он упал в эту черноту — но не как в бездну, а как на мягкое пуховое одеяло. И все кончилось.