А сейчас чужие грязные руки паршивого предателя-смертного скользили по его бёдрам, вызывая дрожь отвращения. Турко мечтал умереть — и в то же время понимал, что смерть без выполнения клятвы — это предательство памяти отца.
“А это — не предательство? Не унижение, хуже которого нет?” — мысли путались, невидимая рука словно сжимала горло, мешая дышать.
Он напомнил себе, что его взяли в плен силой — он не волен был спастись, но сделает все для этого! Если только его не продолжат опаивать этой дрянью, после которой и рукой не двинуть.
Ощущения смазывались и растворялись в бесчувственности, но когда в него грубо втолкнулись два пальца, ощущения стали ещё более мерзкими. Он не понимал, что с ним делают, но знал, что это отвратительно; но мягкая постель и тепло обволакивал хлеще любого наркотика и усыпили третьего сына Феанаро быстрее.
Марид со своей стороны не верил, что красавцем-эльфом до сих пор никто не воспользовался, однако на ощупь тот оказался девственно узок — он даже и сам не решился брать его сразу, решив растянуть удовольствие на пару дней и заодно приучить строптивого к себе. Пальцы его завладели небольшой принесённой тут же в спальню игрушкой, овальной, похожей на маленькое чуть вытянутое яйцо, которое он просунул эльфу в задний проход, чтобы растянуть мышцы и не порвать в первый раз, после чего оставил его там.
Морьо очнулся от громкого окрика. Он вздрогнул, падая, ухватился за край будки, но все равно сбил колени об камни, которыми был вымощен двор. Над ним возвышалась фигура стража, рядом с которым стоял ключник и распорядитель при дворе Ульфланга.
— Поднимайся.
Ему вручили скребок, который Морьо отбросил.
— Тебе не достаточно было плетей? — деланно удивился стражник.
— Если он бессмертен, должен быть к ним привычен и нечувствителен, — предположил ключник. Но Морьо все равно вскрикивал после каждого удара: металлические крючки на концах плети впивались в кожу, раздирая ее.
Курво вывели наружу, показали кольцо.
— Сможешь сделать? — поинтересовался распорядитель.
Курво взял кольцо, покрутил в пальцах. Потом кивнул. Сопротивляться было бессмысленно и глупо. Лучше усыпить их бдительность покорностью и бежать — но наверняка, потому что другого шанса может и не быть. А пока… Пока нужно подчиняться. Может, получится помочь братьям.
— Сделаю.
Его отвели вниз. Эльф рассматривал обстановку: витиеватые перила, драпированные дорогими тканями стены — похоже, местные поднаторели в изготовлении материи. Шелк по переливам и насыщенности красок напоминал аманский. Курво бросил взгляд на окна — решетки и ставни. Может, можно высадить, но сначала разведать обстановку. В отличие от Турко, Куруфин предпочитал все тщательно планировать.
Кузницы располагались за домом — Марид владел ювелирными мастерскими. Курво огляделся. Обстановка была почти привычной: молот и наковальня. Формы для литья. Меха. Молотом можно было бы разбить чей-нибудь череп… Но не сейчас. Точно не сейчас.
Куруфину предоставили место и материалы — рубины для огранки и небольшой слиток золота, и эльф без долгих разговоров приступил к работе. Соглядатаи никуда не делись — стояли рядом на случай, если он что-то учудит, но Курво и не думал об этом. Вскоре он окончательно погрузился в любимую работу.
— О, ты хороший мастер, — хозяин довольно кивнул, что вовсе не значило, что он собирался делать этому эльфу какое-то послабление. Правда, он распорядился накормить его и дал ещё одни одежды — светлые и удобные. Спать ему предоставлялось тут же, с парой других подмастерьев (то были местные мальчишки) и старым полуслепым мастером: кроме того, и мастерские, и двор на ночь запирали, днём же они были полны людей.
Морьо издалека видел, как брата-искусника повели прочь, и догадывался, что работа ему досталась полегче: сперва он ощутил неприкрытую зависть, но затем грубо одернул себя, ведь если хоть одному из них приходится легче, то и шансы спастись больше. И потом, как он был виноват перед предостерегавшим его Куруфином! Стыд до сих пор неприятно жег его похлеще чем плётка, которой Морьо отходили. Получив десяток-другой плетей, его бросили отлеживаться, и он молча сжавшись лежал за будкой, глухо постанывая. Собственный голос — и тот казался диким и глухим.
Наверное, он больше ни с кем не будет разговаривать. Немой, обезображенный навсегда. Он вспомнил, с каким ужасом брат отшатнулся от него, увидев, что с ним сделали, и как жалостливо уговаривал поесть, несмотря на незаживший язык.
Собака подобралась к нему, тихо скуля, и Морьо потрепал ее. Собаки любили Турко, но того вряд ли выпустят ещё хоть раз.
Курво отвлекся от мыслей о побеге. Работал споро, не особо стараясь, но даже сделанные им кое-как кольца были во много раз красивее тех, над которыми корпели мастера. Ярче сияли драгоценные камни из-за искусной огранки, переливалось изгибами золото основы. Курво сначала дал себе слово, что не будет вмешиваться в работу мастерских, а станет делать лишь то, что приказывают, но долго он так не выдержал. Вскоре они эмоционально заспорили с хозяином из-за огранки — Куруфин срезал камень нещадно, ссылаясь на мельчайшие трещины, что не позволяли рубину играть красками в полную силу и с азартом истинного мастера заявлял, что надо делать либо хорошо, либо никак. Хозяин, который платил за вес камня, не желал терять выгоды. В итоге Курво с презрением фыркнул и пообещал сделать из крошки напыление на кулон. На этом и сошлись.
Турко никто не вздумал отвязывать, и очнувшись от тяжёлого сна, он с ужасом ощутил в себе нечто чужеродное. Ощущение грязи внутри никуда не девалось, оно усиливалось и было несравнимо с ранами или ударами плетей. Боли инородный предмет не доставлял, и от этого было ещё ужаснее, ещё постыднее. Турко бился в своих путах сначала пытаясь вырваться целенаправленно, потом, когда он понял, что не может освободиться, все перешло в неконтролируемую истерику. Прибежавшие слуги закрепили его ещё ремнями, полностью ограничив движения. Он выл диким зверем, извиваясь и задыхаясь от бессильного гнева. Подошедший Марид любовался этой картиной, как засматривался он на стреноженных жеребцов.
Он напрягся, пытаясь вытолкнуть его, но не смог — Марид положил руку на самый низ живота, нажимая в паху. Снова бесстыдно поласкал — возбуждения это не принесло, Турко вжался в постель, а стоило убрать руку, забился с новой силой, судорожно пытаясь высвободиться.
“Так не пойдет. Он навредит себе или задохнется”, — подумал Марид, но тут же, подумав и опровергая себя, покачал головой.
— Скоро он устанет.
И правда, сил у нолдо хватило надолго, он разодрал до крови кожу на запястьях и лодыжках, не давая даже обтереть ее, но и его силы были не бесконечны. К вечеру он утомился и замер, тяжело дыша. Марид смотрел на него удовлетворенно. Подошел к притихшему эльфу.
— Теперь ты понял, что вырываться не надо?
— Не смей меня касаться, — хрипло прокричал Турко, понявший основной смысл его увещеваний.