— Что взять с дуболома! — презрительно бросил Охеда, едва Педраса удалился. — Полный дуболом и блюдолиз к тому же, но, к сожалению, он в своем праве, а спорить с губернатором не могу даже я. — С этими словами он повернулся к Сьенфуэгосу. — Увы, мой друг, вам придется покинуть город, если не хотите, чтобы вас повесили.
— Я не могу бросить принцессу, — возразил канарец.
— Если Овандо узнает, что вы пытаетесь ее спасти, вы окажете ей этим медвежью услугу, — вмешался Бальбоа. — Так что я согласен с Охедой: здесь вы представляете для нее двойную опасность.
Канарец замолчал, глубоко задумавшись; его товарищи и стоявший тут же трактирный слуга молча наблюдали за ним. Наконец, взвесив все «за» и «против» в этой сложной ситуации, он пришел к выводу, что друзья правы, и в столице его рано или поздно схватят, если не Педраса, так кто-нибудь другой, это лишь вопрос времени. А значит, оставаясь в городе, он ничем не может помочь Золотому Цветку, зато подвергает страшной опасности собственную семью.
— Ну хорошо! — прошептал он наконец, повернувшись к Алонсо де Охеде. — Я покину город, но далеко не уйду. В сельве никто не сможет меня найти.
— Вы ошибаетесь, — вмешался трактирный слуга, тощий человек с изборожденным глубокими морщинами лицом и горящими как угли глазами. — Губернатор разослал по окрестной сельве патрули вооруженных солдат — как раз на тот случай, если дикари вдруг попытаются освободить Анакаону.
Алонсо де Охеда повернулся к нему и внимательно посмотрел прямо в глаза.
— А тебе-то какое до этого дело? — спросил он.
— Никакого, — ответил тот без тени смущения. — Я случайно услышал ваш разговор и решил вмешаться, потому что могу быть вам полезен. — Никому не придет в голову искать его в моем доме, — указал он на Сьенфуэгоса.
— В твоем доме? — повторил Сьенфуэгос. — Но зачем тебе так рисковать? Тебя же повесят за то, что ты меня прятал? Таков закон.
— Плевать я хотел на эти законы! — ответил парень, пожав плечами. — Никогда они меня не волновали, уж лучше я буду помогать чокнутому Бальбоа, знаменитому Силачу и легендарному Охеде, чем соблюдать законы этого кретина Овандо.
Бальбоа, не удержавшись от короткого смешка, широким жестом указал на своих спутников:
— Посмотри на нас хорошенько! Мы втроем едва смогли наскрести деньги на выпивку. Неужели ты думаешь, что можешь что-то с нас поиметь?
— Сегодня, конечно, ничего, — ответил тощий слуга. — И завтра тоже. Но я прибыл в Индии открывать и завоевывать новые земли, а не таскать кружки в таверне или пресмыкаться перед Овандо. Я мечтаю о великих свершениях и знаю, что гораздо большего смогу добиться как солдат, чем как торговец или политик, — он немного помолчал, после чего положил руку на стол, как если бы собирался присягнуть на Библии. — Если я поклянусь защищать этого человека, вы можете быть уверены, что никто не сможет до него добраться иначе, как через мой труп.
— Я тебе верю, — убежденно ответил Охеда. — Я действительно тебе верю. У тебя все на лице написано. Как тебя зовут?
— Писарро, — просто ответил тот. — Франсиско Писарро.
5
Много лет спустя, когда приближение кончины заставило его оглянуться назад, чтобы подвести итоги жизни, свершений и приключений, Сьенфуэгос не переставал удивляться, как же тесно порой связаны эпохальные события и незначительные на первый взгляд происшествия, как часто судьбы людей и даже целых народов зависят от самых ничтожных, казалось бы, вещей.
Скажем, если бы в тот вечер Охеда, Бальбоа и он сам не собрались все вместе в таверне «Четыре ветра», если бы туповатый капитан Педраса не заявился бы туда в ту самую минуту, когда слуга оказался возле их стола — весьма вероятно, что этот тощий человек с горящими глазами и пламенной речью никогда бы не сошелся с доном Алонсо де Охедой, не стал бы его доверенным лицом, и тот не сделал бы его своим помощником. Ведь именно благодаря Охеде военная карьера этого человека с железной волей медленно, но неуклонно пошла в гору, и уже на закате жизни, будучи почти стариком, он совершил один из самых удивительных подвигов в истории человечества, покорив при помощи жалкой кучки безумцев сказочную империю Перу, которую населяло более шести миллионов человек.
— Я прибыл сюда на одном из кораблей Колумба, во время его последнего плавания, — поведал Писарро, когда им наконец удалось его разговорить. — Собирался плыть вместе с ним в Сипанго и Катай, но пришлось остаться здесь.
— И почему же?
— Все подхватили лихорадку, и нас высадили в Пуэрто-Эрмосо, в двадцати лигах отсюда — как раз накануне того рокового дня, когда ужасная буря потопила большую флотилию.