Брат Николас де Овандо пообещал подумать над его предложением и даже позволить Диего Мендесу снарядить корабли на помощь вице-королю. Впоследствии он действительно исполнил и то, и другое, рассудив, что оба решения пойдут лишь на пользу его собственным интересам.
Анакаону казнили, на острове воцарилось спокойствие — самое время для того, чтобы очистить Санто-Доминго от бродяг, мятежников и авантюристов, не трогая добропорядочных граждан, которых волновали лишь собственные земли и индейцы.
А кроме того, самое время помочь Колумбу вернуться в Испанию, откуда он вряд ли когда-нибудь доберется сюда, учитывая его преклонный возраст и грандиозный провал последней экспедиции. Таким образом, одна из самых серьезных угроз, висевших над зарождавшимся доминиканским обществом, будет ликвидирована.
С другой стороны, его привлекала мысль избавиться от возмутителя спокойствия Охеды, единственного человека, чьи репутация и характер могли затмить губернатора.
И наконец, Овандо лелеял надежду, что при удачном стечении обстоятельств брат Бернардино де Сигуэнса решит отправиться миссионером в неизведанные земли, к большому удовольствию губернатора, и с этого момента он сможет править островом по собственному разумению, а народ будет восхвалять его за то, что принес мир и прогресс.
Если привезти сюда индейцев-карибов с Лукайских островов вместо бесполезных таинов, и так уже вырезанных почти поголовно, Эспаньола станет главным производителем сахара, что сделает ее настоящей империей богатства.
Из окна алькасара открывался вид на бескрайние поля сахарного тростника, раскинувшиеся на месте недавней сельвы, и губернатор не смог сдержать улыбки, подсчитывая огромное количество сахара, которое он сможет отправить в Севилью, когда весь остров станет одной гигантской плантацией.
— Это тоже своего рода золото, которое сделает нас богатыми, — сказал он себе. — Сладкое золото.
11
Одна супружеская пара колонистов решила отказаться от идеи поселиться на необитаемом острове из-за болезни дочери и предпочла высадиться на Эспаньоле. На третий день к вечеру «Чудо» снялось с якоря, и Сьенфуэгос попросил нового капитана, Иньяки Доньябейтиа — рослого и румяного баска, почти столь же немногословного, каким был Моисей Соленый — взять курс на Санто-Доминго, до которого предстояло добираться около пяти дней.
Дождавшись захода солнца, они бросили якорь недалеко от берега, в дальнем конце прекрасного пляжа, что тянулся вдоль берега к югу от столицы. Здесь они высадили дона Луиса де Торреса и всех тех, чье путешествие заканчивалось в Санто-Доминго.
Это было грустное прощание — как для Ингрид, так и для канарца, поскольку оба в полной мере осознавали, что едва ли когда-нибудь еще встретят дона Луиса, своего дорогого друга, ставшего для них почти братом.
И вот теперь, после стольких долгих бесед, после стольких пережитых вместе невзгод, им предстояло тяжкое прощание, словно с частью самих себя. Немка потеряла счет, сколько раз Луис утешал ее в самые горькие минуты, а Сьенфуэгосу никогда не забыть, что он оказался первым человеком, заставившим почувствовать себя чем-то большим, чем полудикий козопас.
Бонифасио Кабрера и двое матросов также решили сойти на берег, чтобы разведать, что делается в городе, а также пополнить запасы продовольствия, истощившиеся за долгие недели плавания, потратив немногие имевшиеся деньги и остатки золота.
С первыми лучами зари корабль вышел в море, встретив рассвет в трех милях от побережья. Для большинства оставшихся на борту это был печальный день, поскольку в глубине души они знали, что в последний раз видят город и цивилизованный мир.
Теперь для них начиналась совершенно другая жизнь, где будет лишь то, что они смогут создать своими руками; и хотя ни один не променял бы эту жизнь ни на какую другую, но все же в решающую минуту, когда предстояло сделать последний шаг, у многих похолодело сердце.
Стоя на носу, Сьенфуэгос смотрел на далекие огни порта, чувствуя бремя ответственности за всех этих людей и за общее дело. Его не тревожило, что он больше никогда не пройдет по улицам города: ведь большая часть его жизни и так прошла далеко от городов. Но осознание того, что столько людей доверили ему свою жизнь и будущее, не давало ему покоя.
Он научился выживать в самых нечеловеческих условиях, умел извлечь пользу из самых неблагоприятных обстоятельств, но понимал, что у других нет этих знаний и навыков, а от женщин и детей и вовсе нельзя этого ожидать.