И тут подлетела Тоська.
Странное дело, когда хочешь пригласить ее, так не дозовешься, скачет где-то в самой толкучке, только по волосам светлым и найдешь. А как не нужна, так вот она, тут как тут. Хохочет, обе руки протягивает.
Пришлось отказаться. Я ведь пригласил уже Зою… И мы снова пошли, и танцевали, пока пластинка не кончилась.
Потом всем классом вышли на улицу, долго не расходились, бросались снежками, скатывались целой гурьбой с ледяной горки… Я веселился, как никогда. Вадька был почему-то с портфелем. Я вспомнил, что он из школы ездил на курсы, а после курсов, значит, явился сразу на вечер. То-то он был на вечере в школьной форме.
— Все зубришь, зубрила? — засмеялся я.
— По крайней мере, не рассыпаюсь мелким бесом, как ты, — проворчал Вадька, — подумаешь, характеристика! Из-за характеристики — с Копытковой танцевать… Умора, да и только!
…В общем, я бросился на Вадьку. Но ребята схватили меня за руки с двух сторон. Тут из подъезда учителя вышли, и мы разошлись.
Шел одиннадцатый час, в переулке было тихо. С неба начал падать мягкий крупный снежок… И откуда только на свет появляются такие типы, как Вадька? Обязательно скажет какую-нибудь пакость. Рептилия, а не человек! А ведь дружили когда-то. Просто не верится!
Стоял морозный январь. Аделаида Ивановна закончила объяснять новую тему, записала что-то в журнал, посмотрела в окно и сказала:
— Ребята! На пороге — весна! Скоро луга зацветут. Птички прилетят. Я уже чувствую, понимаете, запах ландыша. Вы помните, ребята, как ландыши пахнут? Скоро летние каникулы, ребята…
Она вдруг опустила углы рта, сделала детское какое-то обиженное лицо и продолжала:
— А материал не усвоен! А тема не пройдена!
Я усмехнулся. Здорово получается! Мороз трещит, даже лыжный поход отменили, а она — про ландыши.
— Жаркое лето не за горами, ребята! — продолжала «юный математик». — Скоро будете купаться, загорать, за ягодами ходить. Как быстро мчится время! Боюсь, что мы не успеем программу пройти…
— Зубрилы-то успеют, — пробормотал я в сторону Вадьки. — Им и зимой жарко.
— Кому жарко, а кому так — в самый раз, — зашипел Вадька.
— А мне не жарко и не холодно, — отговорился я.
— Да что о тебе говорить! Все равно завалишься. Не наберешь баллы. Ты думаешь там — тру-ля-ля… Загремишь в армию, вот и все! Ничего, Копыткова подождет.
— Ну ты, потише…
— И характеристика не поможет. Зря старался!
— Что-о?!
Я и сам не заметил, как мы оба вылетели из-за нарты и оказались в проходе.
Ну и дрались же мы! Вадька оказался крепче, чем я думал. Он сразу сбил меня с ног и навтыкал кулаками под ребра. Зато уж я, когда вскочить удалось, отделал его, как надо… Мне было трудней, приходилось чуть не вдвое сгибаться, в то время как низенький Вадька все время таранил меня головой в живот. Мы таскали друг друга по проходу между партами, дрались кулаками, коленями, давали подножки…
Аделаида Ивановна, расставив руки, семенила вокруг нас, как судья на ринге.
— Ах, ах! Мальчики, мальчики! Что вы делаете? Ребята, ребята, разнимите их! Они же убьют друг друга! Что же вы сидите!
Мы сцепились и грохнулись на пол.
— Тосенька! Беги за директором. Врача, врача позови!
Мы катались по полу. Вадька схватил меня за шею. Я барабанил по нему коленками. Мы лягались, как разъяренные ослы.
Ребята умирали со смеху. Никто не собирался нас разнимать. Еще бы, лишиться такого зрелища! Девчонки визжали:
— Ай, ай, Андрюша, перестань, он же маленький…
Когда вбежали директор, завуч и докторша, этот «маленький» добивал меня точными ударами в живот и под ребра.
Я отскочил. Прыгнул на Вадьку. Тот увернулся… И я ткнулся носом в пол. Обхватил руками Вадькину ногу, дернул изо всей силы. Он грохнулся. И мы снова сцепились на полу. Мы рычали, визжали, царапались.
Нас растаскивали, но мы вырывались и снова лезли в драку. И только тогда, когда директор гаркнул: «Встать!» — мы расцепились и поднялись.
— Забирайте сумки и — вон! Без родителей не являйтесь!
Мы вышли из класса, вместе спустились по лестнице. Я просто обомлел, когда увидел себя в зеркале. Всклокоченная, вся в синяках и царапинах физиономия. Нос распух и занимал сейчас большую площадь лица. Рубаха разорвана, на пиджаке ни единой пуговицы.
Вадька выглядел не лучше. Один рукав был оторван напрочь, едва держался на ниточке. Волосы прилипли ко лбу. Нижняя губа вспухла и от этого весь рот перекосило.
Мы оделись. Молча вышли на улицу. Я захватил пригоршню снега и приложил к лицу. Вадька проделал то же самое. Не сговариваясь, нахлобучили шапки как можно ниже, чтобы прохожие не шарахались.
Медленно побрели по переулку. Я чувствовал какую-то легкость во всем теле. Как будто после бани. Словно от души отлегло.
— Ты чего это взъелся? — спросил вдруг Вадька. Спокойно так спросил, безо всякой злобы.
— А ты-то чего?..
Говорить не хотелось. Было такое ощущение, как будто и так все ясно, нечего тут и разговаривать.
— Да откровенно говоря, надоел ты мне со своей характеристикой. Носишься с ней… Из кожи вон лезешь! Смотреть тошно… Ей-ей… На человека не похож.
— Дурак. Я и забыл про нее.
— Да ну?
— Конечно! Я носился на вечере так просто, сдуру. Веселье разобрало. Хочешь — не верь. Твое дело.
— Да я верю, почему же…
Помолчали. Снег по-прежнему падал, холодил наши разукрашенные физиономии.
— Ну, а все-таки чего ты взъелся на меня? — спросил Вадим.
— Сам не знаю… В общем-то, какой-то зубрила ты стал. Спятил со страха, что на экзамене срежешься. Не человек прямо.
Вадька вздохнул:
— Спятишь тут. Задают — во!
— А чего ты понес — насчет Копытковой, то, се… Если бы не эти твои слова, я бы, может, и не психанул.
— Говорю, со злости. Характеристика твоя довела.
— Да… С характеристикой теперь покончено. Плакала характеристика!
— И моя тоже, — проговорил Вадька.
Мы взглянули друг на друга и рассмеялись.
Мы дошли уже до моего подъезда и повернули обратно. Снег повалил гуще.
— Здорово ты меня отделал, Вадька. Вроде меньше ростом, а поди ж ты… Как это, а?
— Самбо, — пробормотал Вадим.
— Ты самбист? — удивился я. — А как же сосуды?
— Ну да, сосуды. Это после гриппа освобожден был. Временно…
— А я-то думал… — сказал я. — Самбо вещь хорошая.
— Еще бы, — сказал Вадим. — Это и в армии пригодится.
— Ну, Вадька, ты даешь!..
Мы снова переглянулись и расхохотались. На душе было хорошо.
Я смотрел на Вадьку. Совсем неплохой он парень. И лицо симпатичное, и уши — как уши. Как это вышло, что дружба — врозь, непонятно. До драки даже дошло. Чего только не случается с человеком!
Условились родителям пока ничего не говорить, проводили друг друга до дома еще по разу и никак не могли разойтись.
А снег все падал и падал, и каждый раз мы шли по свежей пороше.