Глава 3. Становление на крыло
Непросто оказалось Сергею обжиться в чужом для него месте, непросто было привыкать к вновь обретенному родичу. Дед не торопился влезать в раненую душу праправнука, принуждать его окунуться в новую жизнь. Он просто находился рядом, казалось, даже чувствовал настроение и помыслы сироты, пытавшегося жить одиночкой в доме Матвея.
К Матвею Кондратьевичу периодически приезжали люди, кто из ближних станиц, кто издалека, прослышав о человеке который мог побороться со смертельным недугом, разуверившегося во всем человека. Иные оставались в гостях надолго, и тогда дед селил их во флигеле, выстроенном для таких целей рядом с домом. Уж что он там делал с больными, Сергей старался не знать и не видеть. Только каждое утро старый ведун практически на руках выносил болящего на солнышко, вместе с собой заставлял повторять движения конечностями и всем телом, что-то тихо шептал над ним. Сергею становилось иногда не по себе, а чаще всего даже смешно при виде того как дед льет воду принесенную из реки на голову слабому и больному человеку, а тот раскрыв широко глаза, с надеждой смотрит на старика. Родственники болящих, на время лечения оседали в станице, и по приказу деда, даже нос не казали к хутору.
Принимал дед к себе не всех, относился к пришлым избирательно, что заставило Сережку задуматься над его поведением. Но все же, душа мальчишки к происходившему вокруг него оставалась холодной, и он обходился без лишних вопросов. По приезде очередного больного, сам дед выходил к воротам, здоровался с родичами, а оставляя человека у себя на лечение, говорил его сопровождавшим: «Берусь лечить божеством. Якшо поможет выдерну яго с того свету. Нетреба спрашать об плате. Не отвечу, сам не ведаю. Сколь хотите, столько и оставляйте, и деньги мне до рук не суйте, вон под стреху положте. Якшо нет их у вас, так хоть десяток гладышей треба принесть. Иначе нельзя, бо болячка возвернется. Каждая работа предполагаить оплату».
И Сергей стал замечать, как люди уходили от деда на своих ногах, со счастливыми, одухотворенными лицами, а сам дед воспринимал все как должное. Ни печаль, ни радость не скользила в чертах его морщинистого лица.
Минуло лето, наступила осень, и младшему Хильченкову пора было идти в школу. Каково же было его удивление, когда в последних числах августа дед подвел его к столу и указал на школьные учебники, портфель и два комплекта школьной формы.
— Учись Сергунька, это дело не легкое, тем паче для тебя, в полном смысле слова. Отсель до твоей школы верст пять пехом будить, никак не меньше. А к нагрузкам тебе привыкать треба.
— Спасибо вам, — только и промолвил мальчишка.
Школа. Добрая пора детства. Только выпустившись из нее, понимаешь, насколько это было счастливое время.
Школа встретила чужака не матерью, а мачехой. Что поделать, учительский состав сплошь представители партийной интеллигенции. Комсомольская организация, не дремлющее око молодых помощников партии, а приход в класс новенького в пионерском галстуке, но являвшегося внуком непонятно в кого верующего отщепенца, мог снизить общие показатели по школам в районе. Да и взгляд у мальчишки, словно у затравленного волчонка. Непорядок это.
В первый же день Серегу прощупали на прочность одноклассники. Сесть пришлось за парту одному, да и то на галерке. Все шесть уроков с ним никто не проронил ни слова. Вот учителя, те по всем предметам постарались оторваться, погоняли по всему материалу, да так, что потел он не слабо, но не сдавался, сцепив зубы, отвечал.
«Спасибо мама, за то, что помогала мне все эти годы делать уроки. Это твоя заслуга, что я выстоял», — мысленно помянул мать Сергей.
Учительница иностранного языка, та после урока подозвала Сережку и, переходя на немецкий затеяла с ним неформальную беседу, пользуясь терминологией деда Матвея: «Чей ты?»
Для Сергея сегодня это был уже пятый урок, и нервы его были у черты предела. Сверкнув волчьим блеском глаз, он, перейдя на ставший ему почти родным, немецкий язык, в течение пятнадцати минут вел рассказ о том — о сем, не вдаваясь в подробности жизненных неурядиц. Попутно осознав, что сама учительница знает язык на уровне университетского, классического образования, принятого страной Советов, типа: «Это Шрайбикус, он живет в Берлине, и занимается тем, что…».
Дальше по программе шли описания некоторых городов, рек и озер. Выучи все это и ты отличник по данной дисциплине. Что происходило в душе у немки? Многое из сказанного учеником, она просто не поняла, сленг он присутствует в языке любого народа. Ответный болезненный блеск в глазах женщины, Сережка ощутил физически.