Стоял бы медведь на четырех лапах, Харальд не знал бы, куда целить копье — везде плотная, как броня, шкура. И вот, когда медведь встал во весь свой рост и вывалил вперёд волосатый живот, серебряное кольцо качнуло, как показалось молодому норегу, тяжелый и широкий наконечник копья прямо по направлению к медвежьему лону. А медведь же продолжал надвигаться…Теперь Харальд уже чётко мог разобрать маленькие глазки на его обросшей клочковатой шерстью морде, горящие злой яростью, открытую вонючую пасть и розовую глотку, но наконечник копья теперь переместился выше, перенаправился в открытую, словно зовущую грудь. И тут какая-то подспудная сила заставила Харальда слегка присесть и крепче обхватить древко тяжёлого копья — лапы медведя загребли пустоту…Ещё короткий миг…и медведь сам насадил себя на острие, а Харальду оставалось только крепко держать древко. Рожон не дал пройти копью насквозь. Медведь же как-то басовито хрюкнул, закашлялся, когда широкий железный наконечник полностью вошел ему в грудь, в то место, где билось сердце гиганта, и животное начало медленно опускаться на все четыре лапы, тряся головой как бы от удивления.
Но…не все ещё кончилось. Видимо, копьё прошло мимо сердца хозяина леса, и ошеломленный медведь повернулся, вырвав копье из рук молодого норега, а затем попытался убраться прочь, но саами теперь сходились со всех сторон, окружая смертельно раненного хищника. Сын конунга смотрел на это, дрожа от волнения, а охотники подбежали и с холодной расчетливостью вонзили копья точно в медвежье сердце. Теперь все было кончено — лесной исполин уже не дышал.
Каапо уверенной походкой подошел к туше, лежащей на окровавленном снегу. Охотники благоговейно отступили на несколько шагов, давая ему место. Колдун наклонился и ощупал медведя. Харальд заметил, как его рука протянулась к медвежьей груди и скрылась за передней левой лапой. Мгновение спустя старик поднялся с колен и испустил оглушительный крик торжества. Подняв правую руку, он показал, что добыл. То было серебряное кольцо — Жребий Судьбы, принадлежащее Харальду.
Охотники так кричали, будто все посходили с ума. Те, у кого были еловые веточки на одежде, оторвали их и, бросившись к медведю, начали стегать ими тушу. Другие, взяв лыжи, уложили их поперек мертвого зверя. Все они визжали и вопили от радости, слышались хвалы, благодарения и поздравления. Иные распевали загадочную песнь, которую Каапо пел в стойбище перед началом этой охоты, но Харальд так и не понял ни слова. Когда охотники напрыгались и наплясались до изнеможения, старый колдун стал на колени в снег лицом к медведю и торжественно обратился к мертвому зверю:
— Я и мой род, мы все благодарим тебя за этот дар. Пусть дух твой спокойно обитает в сайво, а ты родись весною снова, обновленный и здоровый. Велик и могуч Ибмел Создатель, а мы все — дети его…
7. Тайна Старого. В ожидании благосклонности дочери Каапо. Колдун или нойда?
И вот очень скоро стемнело. Оставив мертвого зверя на месте, довольные охотники пустились в обратный путь к стойбищу. Но то было уже не торжественное шествие по лесу в полном молчании — саами живо перекликались, смеялись и шутили, а на некотором расстоянии от дома начали издавать длинные ухающие кличи, отдававшиеся впереди в деревьях и оповещавшие о возвращении.
Никогда не забыть Харальду зрелища, ожидавшего вернувшихся с охоты, когда они достигли стойбища. Женщины развели жаркий огонь на плоском валуне, священном камне, и отблески того огня играли на их лицах. И каждое лицо было раскрашено пятнами кроваво-красного цвета. На мгновение сыну конунга показалось, что здесь произошло что-то ужасное. Только потом он заметил, что саами пританцовывают, машут им руками и теперь, наконец, узнал песню, восхваляющую удачную охоту. Сам же сын конунга совершенно обессилел. Единственное, чего ему хотелось, лечь и уснуть, и лучше, чтобы рядом была Тиия. Харальд уже было забрёл в палатку, однако Каапо, схватив норега за руку, повел прочь от входной полсти, вокруг, на противоположную сторону.
Там он велел сыну конунга встать на четвереньки и подползти под край палатки. Так Харальд и сделал и увидел Тиию, стоящую лицом к нему у очага. Лицо у нее тоже было запятнано кровью, и она смотрела на усталого норега сквозь латунное кольцо, поднесенное к глазу. Но когда молодой норег вполз внутрь, она попятилась от него и исчезла. Слишком усталый, чтобы о чем-либо думать, Харальд дополз до спального места и сразу провалился в глубокий сон.