Старому колдуну не терпелось продолжить разговоры с Харальдом о колдовстве и мире духов, и когда дни стали длиннее, они часто уходили в лес, и Каапо показывал молодому норегу камни необычных очертаний, деревья, расщепленные молнией или согнутые ветром в человеческий образ, и древние деревянные статуи, спрятанные глубоко в лесу. Всё это места, где обитают духи, объяснял он.
А однажды он привел Харальда к особому месту — длинному плоскому камню, защищенному от снега выступом скалы. На серой поверхности камня было начертано множество знаков — иные из них молодой норег уже видел на волшебных бубнах саами, иных же еще не видел — очертания китов, лодок и саней. А встречались и такие древние, истертые временем знаки, что разабрать их было невозможно.
— Знаешь ли ты, почтенный Каапо, кто их начертал? — спросил как-то Харальд у колдуна.
— Не знаю, — ответил тот. — Они были здесь всегда, сколько существует наш род. Я уверен, их оставили нам в память о себе те, давно ушедшие, в память и в помощь, когда помощь нам понадобится.
— А где они теперь, эти ушедшие? — продолжал спрашивать Харальд.
— Это не тайна, в сайво, конечно, — ответил Каапо. — И они, поверь мне, там счастливы. Те завесы света, что зимними ночами висят в небе, скручиваются и смешиваются — это духи мертвых пляшут от радости за нас, за живых.
— Скажи же, почтенный Каапо, считаешь ли ты себя колдуном — человеком особенным и избранным, ощущаешь ли ты себя выше своего народа, не возносят ли тебя твои знания на недосягаемую для других высоту, желаешь ли ты почестей и всяческого восхваления, желаешь ли ты богатств и славы? — задал Харальд вопрос, который давно вертелся у него на языке, но не выпадало случая задать его
Тут Каапо надолго задумался, а потом ответил разом, как будто отрезал:
— Если ты помнишь, Харальд, сын великого вождя, то я уже говорил, что у нас нет колдунов, ты же можешь называть меня, как захочешь, но я всегда буду оставаться для себя и своего народа всего лишь нойдой — проводником, живой нитью между небом и землёй, жилой соединяющей мудрость небес и естество природы, берестяным коробом, доверху наполненным сокровенными знаниями предков. Иногда эти знания настолько переполняют меня, что плещут наружу, как река вырвавшаяся из берегов, тогда меня одолевает падучая. Всё на свете можно объяснить и указать причины увиденного или происходящего, имея знания или откровения мудрых.
Но если человек, а иногда много людей — целые народы, не могут сделать этого разумно и понятно, то они называют знающих и ведающих колдунами. Плохо, когда неспособность и отсутствие желания понимать обыденные вещи, не говоря уже о тайных и скрытых, оборачивается бедой для носителей мудрости. Что вы делаете с теми, кого называете колдунами? Не отвечай, я знаю, да и ты тоже, ведь не зря же спас Ансси от неминуемой смерти. А в чём была его вина? В том, что он не такой, как люди окружавшие его. Теперь ты, Харальд, сын великого вождя, понимаешь разницу между колдуном и нойдой? Глаза твои отвечают сами — понимаешь. И я рад этому твоему прозрению. Почестями же и вниманием наши боги меня не обходят, поверь мне, Харальд, сын великого вождя. А люди…Они все живут по божьей воле и другой жизни не ведают…
— Прости меня, почтенный Каапо, за обиду, нанесённую моими словами. Теперь, даже про себя, я буду называть тебя только нойдой.
Со времени этого разговора минуло три зимы, но Харальд крепко держался своего обещания. С тех пор он очень изменился, теперь молодой норег больше слушал и меньше говорил, а всё свободное время проводил рядом с нойдой Каапо. Сын конунга возмужал и раздался в плечах, он уверенно и без устали передвигался на лыжах, а охота с его участием всегда была удачной. Прошлой весной у Ансси и Сохви родился мальчик, и они назвали его Харальдом.
8. Прощание Харальда с саами. Последние напутствия великого нойды Каапо. Путь на торг.
Время шло, изгнание же Харальда продолжалось…И вот день ото дня появлялось все больше признаков очередной весны. Следы на снегу, прежде четкие и ясные, теперь стали оплывать, и уже слышалось журчанье воды в ручейках, скрытых под ледяной коркой, и стук капели, падающей с веток в лесу. Кое-где из-под снега появились первые цветы, и все больше птичьих стай пролетало над головами лесных жителей. И крики птиц возвещали о прибытии весны, а потом стихали в отдалении — они летели дальше, к местам своих гнездовий, на своих крыльях унося весенний восторг. А Каапо тем временем учил Харальда понимать, что это значит — количество пролетающих птиц, направление, откуда они появлялись или в котором исчезают, и даже язык их криков.