Мягко ступая, Инга дошла до ванной. Зеркало в россыпи мыльных капель, стиральная машинка полная, хоть и не стирает. Инга повертела головой, рассматривая свое отражение со всех сторон. Помимо того что зеркало было грязным, оно висело неудобно, слишком высоко. Инга не испытала должного удовлетворения.
Выйдя из ванной, она пошла на рокот чайника.
Кухня впечатлила Ингу размерами и количеством предметов – блендер, тостер, кофемашина, ряд ножей на магнитной полосе, стена, увешанная сковородками. Электрический свет ослепительно отражался от поверхностей и граней, отчего кухня имела вид кристально чистый и очень нарядный.
– Ого, – не сдержалась Инга. – У тебя тут и правда раздолье.
Она вспомнила их разговор в стейк-хаусе, где Илья говорил, что пускает на кухню только «посвященных». Это ее неожиданно расстроило. Если тогда он намекал на секс, то теперь выходило, что Инга полностью вписывается в его правило. Неприятно было осознавать свою предсказуемость.
Илья тем временем протянул ей кружку с кофе, а сам налил себе чай.
– Я же говорил, что люблю готовить, – заметил он.
Он вел себя непривычно, не так, как всегда. Обычно он излучал грубоватую самоуверенность, которая казалась Инге почти вульгарной, но на которую она поддавалась именно из-за ее безыскусности. Инге бы хотелось, чтобы к ней подбирали ключ и трепетно открывали замок, – Илья же скорее выламывал крышку, но как бы ей ни был противен этот метод, приходилось признать, что он работает. Однако сейчас Илья не старался произвести на нее впечатление – не заигрывал, не отталкивал, держался вежливо и отстраненно. Эта внезапная нейтральность сбивала Ингу с толку.
Она сделала глоток и поставила кружку на стол позади себя. Может быть, уйти, пока не поздно?
– Классная квартира, – вежливо сказала Инга. За исключением кухни, квартира показалась ей обычной, а ванная – и вовсе непривлекательной.
Илья тоже сделал глоток из своей кружки.
– Могу показать тебе остальное, – сказал он.
И опять – если бы при этом он ухмыльнулся или многозначительно на нее посмотрел, Инга тут же сбежала бы, но Илья был сдержан, если не сказать строг. Инга вышла из кухни следом за ним.
В соседней комнате, куда Илья ее привел, одна стена была кирпичной и необработанной, как в лофте. На ней красовалось огромное граффити Бэнкси – девочка, тянущаяся к воздушному шару в виде сердца. У этой стены стояла кровать, у противоположной – шкаф с зеркальными дверцами, в которых и кровать, и девочка отражались. Одна секция шкафа, ближе к окну, не закрывалась – там на полках были расставлены пластинки. За исключением тумбочек у кровати, больше никакой мебели тут не было, и комната выглядела незаконченной – граффити выдавало претензию на модность, которую в процессе отделки вдруг передумали воплощать.
Илья зашел внутрь, но остановился сразу у входа – руки в карманах, слегка покачивается с носка на пятку, явно ждет Ингиных слов. Она медленно прошлась по комнате, не понимая, что тут оценивать: девочка с шаром-сердечком у кровати казалась ей пошлостью, а больше не за что было зацепиться. Подошла к пластинкам.
– Как тебе проигрыватель, который мы подарили? – спросила Инга, скользя взглядом по обложкам. – Ты уже слушал на нем что-нибудь?
Пластинки из-за отца всегда ассоциировались у нее с джазом, но тут его не было – Инга заметила альбом Земфиры, Depeche Mode и саундтрек к «Убить Билла». Слушать на виниле современную музыку всегда казалось ей пустым снобизмом.
– Хорошо, – равнодушно сказал Илья.
Инга отвернулась от пластинок и выглянула в окно. В свете фонарей было видно дом с граффити напротив.
– Ладно, – решилась Инга. – Я, пожалуй, пойду.
Произнеся это, она посмотрела на Илью, чтобы понять его реакцию. Тот все еще стоял у входа, наполовину загораживая дверь, и не шевелился. Инга не стала дожидаться, пока он что-нибудь скажет, и гордо промаршировала через комнату, напоследок по привычке бросив взгляд в зеркало. Вид у нее был независимый. Это придало ей еще больше уверенности.
Илья продолжал стоять в дверях и не двинулся с места, даже когда Инга подошла почти вплотную. Она остановилась и подняла на него глаза: он, по-прежнему с руками в карманах, взирал на нее сверху вниз. Лицо непроницаемое. Инга потупилась, но продолжала стоять на месте. Ясно было, что сейчас должно что-то произойти, и Инге очень хотелось, чтобы произошло, но при этом не хотелось нести за это никакой ответственности. Это Илья должен был ради нее нарушать правила – она сама предпочитала оставаться образцом благоразумия. Красноречиво стоять перед его носом, трепетно опустив глаза, – предел флирта, который, решила Инга, она может себе позволить, чтобы потом не корить себя за распущенность.