— Нет, не довелось, — ответил тот, слегка покраснев (видимо, ротмистр опять задел за живое), — я выпустился в Петербурге в шестнадцатом и был оставлен при штабе округа.
— Откуда ж военный опыт?
— После переворота пробрался к Деникину. Служил в первом бронепоездном дивизионе полковника Скопина. А теперь вот здесь… Честь имею!
— А не случалось ли вам бывать в воздушных отрядах? — спросил Павел Романович, повинуясь мгновенному наитию.
— Воздушных? — переспросил поручик. — Бывать приходилось, а вот летать — нет.
— А как по-вашему, «Ньюпор» будет понадежнее «Сопвича»?
— Я не специалист, — мрачно ответил поручик. — Это вам лучше у баговцев справиться. А вы для чего спрашиваете? — Адъютант с некоторым подозрением оглядел незнакомого статского.
— У баговцев? — переспросил Павел Романович. — А ведь верно. По возвращении в Харбин непременно вашим советом воспользуюсь. Как их найти?
Поручик промолчал. Ясно — не станет отвечать, пока не получит разрешения заданный им самим вопрос.
И Павел Романович вежливо сказал:
— Нам с ротмистром довелось недавно побродить по тайге, и…
— Это я слышал, — невежливо перебил поручик.
— …и в ту пору неизвестный пилот «Сопвича» оказал нам, гм, некоторую услугу. Хотелось поблагодарить.
— Понятно, — поручик снова потер глаза. — Значит, поблагодарить. Боюсь, это будет непросто, потому что «Сопвичи» у адмирала только еще ожидаются. А пока — «Ньюпоры» да несколько «Снайпов».
Сказал — и откланялся.
— Лихо вы дознание провели, — сказал ротмистр, когда за поручиком закрылась дверь. — Будто специально учились. А все же с баговцами поговорите, когда в Харбин воротимся. Это мой вам совет. Глядишь, найдете эту Гекату.
— Непременно, если только разъясните, кто эти господа.
Агранцев удивленно посмотрел на него.
— БАГ — боевая авиагруппа. В составе войск, подчиненных ныне адмиралу Колчаку. Правда, касательно боевой способности — скорее одно название. Пока настоящей воздушной силы у Александра Васильевича нет. То, что имеется, пригодно для разведки и связи. Впрочем, союзники обещали поставить несколько новых машин. Если сдержат слово, выйдет иной коленкор. Нужно будет расширить аэродромную сеть, наладить снабжение, подготовить ремонтную часть. Да обучение пилотов организовать. И получится воздушный флот, способный изрядно помочь наземным войскам.
Павел Романович заметил, что ротмистр говорит со знанием дела и немалым воодушевлением.
— А вы сами не хотели б попробовать себя в роли аэронавта? — спросил он.
— Не только хотел, но и пробовал, — сказал Агранцев. — Приходилось, представьте себе, взмывать над грешной землей. Летал с прапорщиком Казакевичем (это был оч-чень известный пилот!), в качестве наблюдателя. Даже уроки пилотирования брал у него. Да только настоящей учебы не получилось: наш прапорщик погиб под Ляояном.
— Сбили?
— Двигатель отказал. — Агранцев покачал головой. — И вот что я вам скажу: имеется у меня мечта. Заветная греза. Хочу перемахнуть на аэроплане в Америку. Но не через Берингов пролив на Аляску — тут хотя и подвиг своего рода, но калибр все же не тот. У меня план дерзновенней — через Атлантику пролететь. Представляете? Над океаном! Стартовать, скажем, во Франции, на побережье, а приземлиться уже в Американских Штатах.
— И что, есть такие аэропланы, что могут столько часов продержаться в воздухе? — спросил Павел Романович.
— В том то и дело, что нет. Но будут! Уверен, непременно появятся… Впрочем, у нас с вами пока совсем иные заботы.
Павел Романович, которого рассказ ротмистра тоже увлек, хотел было спросить подробнее, но тут состав дернулся. Впереди загудел паровоз, и поезд принялся замедлять ход.
В купе без стука вошел есаул — не вошел, ворвался! — и воскликнул с порога:
— Господа! У меня телефонограмма-молния! Навстречу нам от Цицикара пущен брандер!
— Кем? — спросил Павел Романович.
— Боже мой! Кем! Да большевикам и пущен, кем же еще!
И, видя озадаченное лицо Дохтурова, пояснил:
— Брандер — это паровоз с прицепленным вагоном, набитым взрывчаткой. Боюсь, конец «Справедливому».
На это Павел Романович не знал что сказать. Он оглянулся на ротмистра, но тот как раз отвернулся к окну — словно ничего и не слышал.
Вербицкий шагнул в купе, снял кожаный картуз, решительно пригладил волосы и водрузил обратно свой головной убор.
— У меня такой проект, — сказал он. — Даю приказ остановить бронепоезд. Из концевой башни открываю огонь по брандеру. Подобьем — значит, спасены. Нет — ну, ничего не попишешь. Судьба.