На фотографа было жалко смотреть.
— Не слышу ответа, — сказал комиссар. — Что это за господа с вами? Откуда и какого роду занятий?
Тут Симанович замычал, закрутил головой и подсеченным снопом повалился на пол.
— Но-но! — прикрикнул комиссар. — Не в театре! Признавайся: для какой такой цели незнакомых привел?!
— Отомстить он надумал, — сказала молчавшая до сих пор Авдотья. — Ты ж его выпороть велел. Вот он и вызверился.
— Ну и что, что выпорол? Для его ж пользы. Так сказать, профилактически. Дабы разбирал впредь, кого и каким манером снимать на свой фотографический аппарат.
Слушая всю эту замечательную чепуху, Павел Романович искоса оглядел помещение. Не очень-то оно напоминало штаб батальона.
От прежних обитателей (надо полагать, недавних) осталось немного: венские стулья, шифоньер с выломанными дверцами и комод с косо выдвинутым нижним ящиком, похожим на сбитую набок челюсть. Лики с божницы сброшены, вместо них наспех пришпилена мутноватая фотография пролетарского вождя.
Самым замечательным в горнице были сундуки. Их тут имелось никак не менее дюжины. Явно чужие, разнокалиберные — и богато украшенные, с коваными углами и бронзовыми ручками, и совсем простые, дощатые, — они теснились вдоль стен, как приживалки на чужом дворе. Что внутри — непонятно; впрочем, крышка одного была опущена не до конца, из-под нее выглядывала меховая лапка какого-то пушного зверя.
«Да уж определенно не штаб, — подумал Дохтуров. — Скорее вертеп разбойничий».
— Ну что ж, гости незваные, — сказал комиссар, потирая ладошки. — Будете говорить? Кто такие? С чем пожаловали?
— Сказывали, со второго взвода они, — со странной интонацией сообщил солдат.
И тут же все покатились со смеху.
— Ну, повеселили, — сказал комиссар, вытирая глаза. — Значит, так-таки со второго? Ой, не могу!
Павел Романович видел, что комиссар с ними играет. Или хуже того — провоцирует. Пожалуй, ничуть при том не рискуя — карабины на ремне, на раз-два не скинешь. И до револьверов, пожалуй, тоже не добраться. Что ж, лучше менять тактику.
Но тут ротмистр, которому, похоже, все это надоело, шагнул вперед.
— Надо понимать, в вашей банде считать до двух умеют не все, — сказал он. — И потому все взводы — исключительно первые.
При этих словах комиссар прекратил смеяться.
— Ну почему же… — протянул он. — Владеем какой-никакой арифметикой. Не все, конечно. Да только не в том дело. Просто нет у нас никаких взводов. Вообще. Мы, как боевая единица новой революционной армии, не признаем старых войсковых делений. У нас устройство, как в войске великой римской республики, — манипулы и центурии. И без номеров, а по именам командиров. Вот, скажем, этот боец, что у двери, будет из манипулы Красюка, а центурия его ломакинская. Так я говорю?
— Так… — подтвердил боец.
— Любопытно, — сказал ротмистр. — А отчего ж батальонное деление сохранили? Назвались бы уж легионом, что ли.
— И назовемся, — кивнул Логус, — только народу пока не хватает. А батальон — это революционно. Это было принято еще Парижской коммуной.
— Однако, — сказал Агранцев. — Оригинально.
— И полезно! — воскликнул комиссар. — Потому что позволяет без труда выводить на чистую воду шпионов. Вот вас, например.
— Мы не шпионы, — сказал ротмистр. — Это даже такому ослу, как вы, должно быть понятно с первого взгляда.
Комиссар захлопал глазами.
— Почему? — глуповато спросил он.
— Зотий, да ты глаза-то открой! — крикнула от окна Авдотья. — Забалтывает он тебя. Ведь это ж тот самый, что с хутора сбег! Вон и приятель его тут. Что дохтуром тогда представлялся.
Логус вытаращил глаза, подался вперед.
— А ведь верно… Как же это я сразу… Эй! Снимите с них карабины!
В тот же миг Павел Романович почувствовал, как между лопаток ему уткнулся револьверный ствол. После чего чужая рука властно сдернула с плеча ружейный ремень. Он покосился назад — там с наганом на изготовку стоял революционный страж из сеней. Второй в этот момент таким же образом обезоружил Агранцева.
Комиссар Логус выбежал на середину горницы, схватил один из венских стульев и, перевернув, уселся животом к спинке. Обвел пленников взглядом из-под очочков.
— А знаете, господа, вы и не подозреваете, до чего я рад нашей встрече, — промурлыкал он. — Веруй я в Бога, сказал бы теперь: он вас послал. Кстати, весьма кстати.
Комиссар потер ладошки, а потом, будто припомнив что-то, вдруг закручинился.
— А ведь я к вам по-людски отнесся. Вот вы, — Логус ткнул пальцем в Павла Романовича, — просили меня дам ваших тогда развязать, чтоб ветками от гнуса обмахивать? Просили. И отказал я вам? Нет, не отказал. И чем же вы мне отплатили?