— Ведь он же ваш друг! И вы так легко говорите об этом!
«Друг?» — переспросил сам себя Павел Романович. И не нашел что ответить.
Дроздова вздохнула.
— Тогда о чем говорить? — сказала она. — Ступайте по своим делам. А я пока постираю одежду. Если умрет ваш товарищ, то хоть лежать ему в чистом.
Отвернулась, села возле масляной лампы и снова взяла свою книжку.
Павел Романович шел скорым шагом по улице. Шел не таясь, открыто — красные сосредоточились все где-то возле вокзала. Вдоль деревянных тротуаров сплошною стеной тянулись высокие, в полторы сажени, крашеные заборы. За ними — добротные, ухоженные дома. Но стучать бесполезно. Ни за что не откроют. И это сейчас было хуже всего.
Потому что Дохтуров сказал Анне Николаевне неправду.
Ни в какую аптеку он не собирался. К чему? Характер ранения и состояние ротмистра надежды не оставляли. Ротмистр непременно умрет, в этом нет ни малейшего сомнения. Так что аптека без надобности.
Но и тревожить раненого нельзя. В его состоянии малейшее сотрясение крайне мучительно. Поэтому остается только одно — ждать развязки.
Павел Романович был убежден: жизни ротмистру осталось сутки. Может, даже меньше. После этого они смогут уйти — выполнив некоторые печальные обязанности. Но только на лошадях. Пеший поход им не выдержать: на него просто нет сил — прежде всего, у Анны Николаевны. Поэтому без лошадей никак. Лошади — единственный шанс. Прямо сказать, невеликий.
Но говорить об этом мадемуазель Дроздовой не стоило. Многовато будет для девятнадцатилетней барышни.
Наверняка еще недавно раздобыть в Цицикаре коней не представляло ни малейшего затруднения. А сейчас город затаился, замер. Обыватели ныне носа за ворота не высунут, словно и нету их вовсе.
Словом, оставалось надеяться лишь на удачу — это и была третья возможность.
Павел Романович прошагал несколько кварталов, не встретив ни единого человека. Даже собаки из-за оград не тявкали. Это, наконец, становилось странным.
Покружил еще по городку. Но нигде не посчастливилось — ни лошадей, ни людей. Наконец, вышел к пожарному депо. Здание хорошее, добротное, краснокирпичное. Посередине свежекрашеная дверь под узорным кованым козырьком, справа и слева — ворота для выездов. А сбоку — каланча. Высокая, саженей двадцать, наверху круглая площадка устроена — для наблюдателя. Заботливо укрытая круглым деревянным навесом.
Павел Романович отправился на разведку. Но и здесь оказалось все то же — ворота депо не заперты, и пожарных ходов с их замечательными лошадьми, бочками да лестницами-топорами-баграми не наблюдается.
Оглядевшись, Дохтуров перехватил карабин под мышку и вошел внутрь. Заглянул в караульную, в кухмистерскую. Прошелся по немногочисленным кабинетам.
Нигде ни души. Ни брандмейстера, ни топорников.
Тогда Павел Романович свернул в правое крыло, вышел на круглую площадку и принялся подниматься по чугунной винтовой лестнице. Выглянул наружу.
Вот где был настоящий наблюдательный пункт! Куда там старой лиственнице. Тут и открылась Дохтурову вся диспозиция.
Красные действительно сосредоточились возле вокзала. Да только не одни — чуть поодаль стояли, сгрудившись, горожане, около двухсот человек. (Теперь понятно, отчего это красные витязи казались столь многочисленными.) Рядом — несколько бойцов с винтовками. И едва Павел Романович все это разобрал, коммунары принялись выстраивать полоненных цицикарцев рядами вдоль железнодорожных перронов.
Что за действо такое?
Очень скоро все объяснилось. Вышел человек в белом кителе, прогулялся вдоль шеренг. Павел Романович его узнал: ну конечно, комиссар Логов-Логус, собственной персоной. Выглядел комиссар оживленно: размахивал руками, стеклышками очков поблескивал. Горожане же имели вид самый понурый и недовольный, но стояли смирно. Потом комиссар закончил, застопорился. Что-то скомандовал, и жители принялись нестройно кричать, всплескивая при этом руками — но безо всякого энтузиазма. Некоторые из дам пополоскали в воздухе платочками, однако тоже весьма апатично.
В общем, вышло все это слабо, без подъема, но комиссар энергично покивал головой — видно, остался доволен.
Потом к вокзалу тяжело подкатил серый блиндированный автомобиль — должно быть, это и был тот самый «Товарищ Марат». Сбоку распахнулась дверка. Комиссар забрался внутрь и укатил.
Павел Романович сообразил: готовится спектакль. Актерами назначены горожане, а зрителями — служивые из атаманского конвоя, который ожидается в самом недальнем времени. Расчет простой: несмотря на заведомо плохую игру статистов, в первую минуту люди из конвоя все примут за чистую монету. Увидят то, что ожидают, — радостных обывателей. Что и требуется. А дальше приветственное слово скажет спрятанная неподалеку пушка.