— В монастырях живут жадные дураки, — спокойно сказал китаец, наблюдая, как повар расставляет блюда на столе перед ним. — Эти дураки только делают вид, будто ищут в нищете просветления. На самом деле от просветления они дальше других.
— Почему? — равнодушно спросил Грач.
— В своей нищете монахи все равно думают о богатстве. Больше ни о чем. Недаром говорят: не смотри на лицо монаха, а смотри на лицо Будды.
— А чьи лица видишь ты? Тех, кто валяется на циновках в этом твоем притоне?
В глазах китайца промелькнула черная вспышка. Он махнул рукой, и повар с поклоном выкатился в коридор.
— Люди, которых ты видел, живут плохо, — сказал он. — Но я помогаю им забыть о своих бедах. На время. Поэтому я занимаюсь очень полезным делом. Разве не так?
— Да, — легко согласился Грач. — Ты действительно очень полезный человек. И будешь еще полезнее, если покажешь, наконец, что состряпал твой несравненный повар.
Чен улыбнулся и принялся перечислять:
— Вот лебединые крылья. Вот гнезда морской крачки. Горб верблюда с «серебряными ушками»… — говорил он, и пальцы его любовно касались глиняных судков.
— Однако! Твой повар угодил бы самому императору. А это? — Грач показал на отдельно стоящее блюдо, где в желто-коричневом соусе плавало нечто совершенно трансцендентное, украшенное кожурой лимона и лепестками хризантем.
— О! Это у нас называется «Битва дракона с тигром». Лесной полоз запечен в дикой пятнистой кошке. У змеи сперва вырезают кости и желчный пузырь, а кошку… как это?..
— Свежуют, — подсказал Грач.
— Да. Потом долго тушат в особом соусе, рецепт которого Ю Фань не скажет никому. Даже под пыткой.
— Ну, под пыткой-то, надо полагать, скажет, — заметил Грач, на которого описание блюда не произвело никакого впечатления. — Впрочем, мне все равно. У меня нет своего повара.
И принялся накладывать себе куски двузубой деревянной вилкой.
Только далеко за полдень, когда солнце, словно утомившись, укрылось лохматым облаком, Вердарский покончил с опросом поломойки и рассыльного. Оба жили у черта на рогах: одна — в районе Пристани, другой — вовсе на левом берегу, в Затоне. И оба нисколько не продвинули следствия.
Были они неграмотными, и в обиходе фамилиями постояльцев не интересовались. Гостей сплошь именовали «барами» и разбирали только по возрасту, телосложению и принадлежности к мужскому или женскому полу. А при более тонких расспросах получилась и вовсе чепуха.
Рассыльный, золотушного вида мальчишка лет одиннадцати, лишь плаксиво гримасничал и божился, что отродясь ничего не крал.
С поломойкой вышло иначе, но все равно нескладно.
Толстая молодуха с плоским конопатым лицом на все расспросы отвечала глупым хихиканьем, то и дело поглядывая на лоб Вердарского. А потом вдруг не к месту заявила, что к ней «сам Аркадий Христофорович ходют чай пить, и оченно бывают довольны».
— Кто это? — не понял Вердарский.
Выяснилось: Аркадий Христофорович — околоточный надзиратель и большой любитель чая с ежевичным вареньем. Настолько большой, что наведывается через день, будто по расписанию. И даже пару раз катал молодуху на коляске (надо полагать, в благодарность за приятственное времяпровождение).
Рассказывая о коляске околоточного, молодуха весьма откровенно рассматривала стоявшего перед ней полицейского. А потом бесстыже дала соскользнуть с плеча платку, наброшенному на голые плечи.
Надо признаться, в этот момент Вердарский почувствовал некое сладкое томление в организме. Он и сам бы теперь с удовольствием отведал здешнего ежевичного чаю. Но тут же представил себе, как молодуха после рассказывает своему покровителю:
— А ентот, из сыскной, ну такой душка!.. — и поспешил распрощаться с весноватой фавориткой околоточного надзирателя.
В общем, время было истрачено, а толку — никакого.
Вердарский достал часы, глянул. Стрелки показывали четверть четвертого. Пожалуй, пора возвращаться в управление, писать рапорт о прошедшем дне. Проведенном, надо признать, совершенно бездарно.
Может, и Грач уже там, подумал с надеждой Вердарский. Хоть посоветоваться…
Мыслишка эта была не слишком приглядной — получалось, что Вердарский намеревается прятаться за спину старшего. Да, некрасиво. Нахмурясь, полицейский чиновник зашагал быстрее. Чтобы срезать путь, свернул на узкую, в выбоинах, Кривоколенную, которая с лихвой оправдывала наименование.
Кривоколенная вывела к извозчичьей бирже. Здесь пахло навозом, кожей и дешевым табачным дымом. Над площадью висела неизбывная ленивая брань.