Дама вопросительно глянула на кондуктора.
— Устраним сию же минуту, — сказал тот. — Специалисты как раз дожидаются.
Кондуктор отодвинулся, и в купе пропихнулись двое путейских.
— Позвольте, — сказал техник, подступая к столику.
Инженер остался стоять, быстро обегая взглядом внутренности купе.
— Да вы садитесь, — сказала дама. — Это надолго?
— Благодарю. Пара минут. — Инженер опустился на мягкий кожаный диванчик рядом с рыженьким мальчиком.
— А что случилось? Это опасно?
— Мама!.. — укоризненно воскликнул реалист.
— Нисколько, — сказал инженер. — Новая конструкция. К сожалению, довольно капризная.
— А какой фирмы? — спросил рыженький мальчик. — «Белл» или «Маркони»?
Инженер ничего не ответил и посмотрел на мальчика с улыбкой, но в глазах путейца вдруг промелькнуло странное выражение.
— «Белл», — сказал техник. Он поставил свой чемоданчик на стол, раскрыл и стал выбирать инструмент. — Учащенно выходит из строя.
— А что случилось? — оживленно спросил реалист.
— Нарушения в электрической цепи. — Техник вооружился маленькой отверткой.
— Вы, должно быть, станете проверять контакт? Позвольте, я помогу! Мы как раз в этом году изучали…
— Вольдемар! — перебила дама. — Если господам понадобится помощь, они непременно скажут. А пока посиди спокойно.
— Славный мальчик, — сказал инженер. — Наверное, станет поступать к нам, в Инженерно-путейный?
— Я собираюсь в Горный.
— Ах, да какое там! — воскликнула дама. — Горный, Путейный… В столице хаос. Мы буквально еле вырвались. Добраться б живыми — и то слава Богу.
— Вы преувеличиваете, мадам, — сказал инженер, — здесь, в Харбине, совершенно иные реалии.
— Вот именно что — в Харбине, — с горечью ответила дама. — Но Харбин — не Россия…
К этому моменту техник ловко открутил два маленьких винтика, державших стальную крышку звонка, что-то поскоблил внутри, приладил крышку на место. Нажал на пуговку.
В купе у кондуктора заполоскался звонок.
— Ого! — Реалист вытянул тощую шею. — Работает! А что же там было?
Техник улыбнулся.
— Как ты и сказал — контакты.
Он со своим чемоданом вышел первым, за ним — инженер. Тот на пороге обернулся:
— Извините за беспокойство. Счастливого пути.
— Скажите… — Мальчик запнулся и вопросительно посмотрел на мать. Но та рассеянно смотрела в окно, и потому он продолжил: — Нельзя ли мне заглянуть к вам в депо? Я, может, все же в Путейный…
— Можно, — коротко ответил инженер.
— А где вас найти?
Тут инженер улыбнулся и неожиданно подмигнул:
— Я тебя сам найду. Когда понадобишься. — И, не прояснив сказанного, вышел, затворив за собой дверь.
— Шустрый парнишка, — пробормотал техник.
— Вылитый я в молодости, — ответил инженер.
Техник покосился, но ничего не сказал — кондуктор уже стучался в следующую дверь.
Здесь (как и в семи последующих купе) повторился тот же сценарий. Входили, здоровались, извинялись. Короткие манипуляции с электрической пуговкой — и звонок оживал. А и что б ему не ожить? Начальник поезда недаром остался в служебном купе. Там все сигнальное хозяйство смонтировано: батарея, индуктор с якорем и молоточек с чашечкой. Если провод с батареи вовремя сбросить — не будет звонка. А накинуть — вновь оживет. Вроде как была неисправность — а вот уже и нет, починили.
В общем, восемь купе прошли беспрепятственно. Техник (на самом деле то был жандармский вахмистр и, что весьма кстати, человек мастеровитый) раскручивал-скручивал кнопки звонков, а инженер (точнее, инженер-поручик, поступивший в жандармский корпус перед самой войной и по большой, к слову, протекции) тщательнейшим образом изучал пассажиров. Составлял мысленно словесный портрет, сравнивал — подойдет или нет к типажу. Типаж был, конечно, условным: никто даму — опийного курьера в глаза-то не видел. Поэтому накануне начальство, купно с криминалистами из полицейского департамента, составило пять описаний возможных типажей дамочек-вояжерок. Всё весьма приблизительно, конечно, но вдруг свезет? К тому же и собственное чутье агентов тоже немалого стоит.
Начальство считало, что шансы на успех неплохие. Инженер — сиречь жандармский поручик — полагал то же самое. Но пока с точки зрения розыска просмотренные пассажиры выглядели неубедительно.
Судите сами.
В первых трех купе обнаружились: уже упомянутая дама со своим сыном из реального училища, двое пожилых евреев-негоциантов и две дамы — весьма преклонного возраста. Следующие два купе занимали молодые люди в штатском, но по виду и выправке — несомненно офицеры. В шестом помещались сестра милосердия и одышливый, астматического вида господин в пенсне и с чеховской бородкой клинышком. Пока работали со звонком, сестра раза три, не меньше, проверила у господина пульс. И результатом, по всему, осталась не вполне довольна.
Седьмое купе занимала сухопарая особа иноземной наружности, с двумя девочками-двойняшками. А в восьмом единолично расположился молодой человек изрядного сложения и вида самого благородного — именно таким жандармский поручик представлял себе Пьера Безухова. Когда вошли, кондуктор шепнул, что это, дескать, отпрыск самих Путилинских. Тех самых, промышленников. Ну, Пьер не Пьер, а только был сей молодой господин пьян, как говорится, в зюзю. Пока со звонком ковырялись — даже и не проснулся.
Словом, все вели себя спокойно. Лишних вопросов не задавали, ничего при появлении железнодорожных властей не прятали. Типичнейшие обыватели.
Что, само собой, ни о чем еще не говорило.
После восьмого купе устроили перерыв. Вышли в тамбур, вдвоем.
Техник глянул в окно, где за стеклом бежали назад неохватные маньчжурские сосны. В утреннем солнце стволы их вспыхивали и гасли янтарным огнем.
— Эх, — мечтательно сказал техник, — сейчас бы патронташ, ружьишко, и в тайгу. И чтоб на семь верст ни души…
Инженер ничего не сказал. Чиркнул спичкой, затянулся, выдохнул не торопясь дым.
— Нет, в самом деле, — воодушевился техник, — вернемся, сей же час рапорток настрочу. Испрошу у Леонтия Павловича отпуск. Ведь второй год безотрывно. Иль мы не люди?
— Он те даст отпуск, — ответил инженер. — Слыхал про «Метрополь»? Сим пожарчиком сам генерал озаботился. Так что и не мечтай, покуда не сыщем. Я и сам…
В этот момент впереди загудел паровоз. Состав, входя в поворот, дернулся, заскрипел железом. Инженера качнуло, бросило вбок, на дверь.
— А, черт!.. — Он потряс ушибленною рукой. — Все! Второй акт, занавес поднят. Пошли!
В девятом купе, выражаясь по-охотничьи, поручик сделал «стойку». Да и как же иначе? Тут обнаружились весьма примечательные особы: молодой человек лет двадцати пяти — розовый блондин с такой тонкой кожей, что казался каким-то фарфоровым. С ним — невероятной красоты барышня, с чеканным аристократическим профилем и иссиня-черными волосами, сплетенными в две тугие косы.
Пока вахмистр пользовал звонок, поручик успел обменяться с пассажирами несколькими фразами. Оказалось, что девица — грузинская княжна с непроизносимой фамилией, а фарфоровый юноша — жених ее.
Поручик пробежался взглядом по обстановке. Багажа у дамочки считай что и не было — пара коробок и дорожный несессер. Это у княжны-то, пускай даже грузинской? Или молодожены исповедуют тривиальное правило: «С милым и в шалаше рай»?
Как-то не верится. Ох, не верится!
Едва вышли, вахмистр усы подкрутил и глянул многозначительно. Поручик кивнул и тут же показал на следующее купе, по счету десятое, последнее. Хотя уже почти не сомневался: если и есть в пульмане опийная дамочка — то это та самая чернавка, что катит в девятом купе вместе с блондинчиком.
Но в десятое следовало все равно заглянуть.
Заглянули. Здесь была только одна девица, возраста раннего и романтического. Увидев путейских, девица страшно заволновалась, а, разглядев моложавого инженер-поручика, — вспыхнула и потупилась.
На невинный вопрос: неужели такая юная особа путешествует в одиночестве — девица пояснила, смущаясь, что едут они с папа, из самого Петербурга (тут поручик заметил, что хотела она сказать по-новому — Петрограда, — да язык не повернулся). Папа сейчас в салон-вагоне. Но скоро должен прийти.