В зале было много народа, - все хотели слышать, как будет судить калиф. Великий визирь после того, как повелитель Багдада занял место на троне, приказал всем замолчать и спросил затем, кто ищет правосудия у его господина.
С наглой миной выступил Калум-Бек и начал так:
- Несколько дней тому назад я стоял перед дверью своего магазина на базаре, когда глашатай с мешком в руке и с этим вот человеком рядом с собой проследовал между рядами лавок и возгласил: "Мешок золота тому, кто может сообщить что-нибудь о Саиде из Бальсоры". Этот Саид был у меня слугою, и поэтому я крикнул: "Сюда, друг! Я заслужу твой мешок!" Этот человек, сейчас так враждебно ко мне настроенный, приветливо обратился ко мне и спросил меня, что я знаю. Я отвечал: "Вы, вероятно, Бенезар, его отец?" И когда он радостно подтвердил это, я рассказал ему, как я нашел молодого человека в пустыне, как спас его, выходил и привез в Багдад. На радостях он подарил мне мешок. Но послушайте, что говорил этот безумный человек. Когда я дальше стал ему рассказывать, что сын его служил у меня и совершил дурной поступок, то есть обокрал меня и убежал, он не захотел этому поверить; пристает вот уже несколько дней ко мне, требует обратно сына и деньги, но я ни того, ни другого не могу ему отдать, как деньги принадлежат мне за весть, которую ему сообщил, а его неудачника-мальчишку я никак не могу разыскать.
Потом заговорил Бенезар; он описал своего сына, рассказал, как он благороден и добродетелен, и утверждал, что никогда он не мог дойти до того, чтобы совершить кражу. И он просил калифа произвести строгое расследование.
- Я надеюсь, - сказал Гарун, - что ты исполнил свою обязанность и сообщил о краже, Калум-Бек?
- Ну, конечно, - воскликнул тот, улыбаясь, - я отвел его к полицейскому судье. - Привести ко мне полицейского судью! - приказал калиф.
Ко всеобщему удивлению, тот словно по мановению волшебного жезла, немедленно явился. Калиф спросил его, помнит ли он это дело, и тот подтвердил, что такой случай был.
- Ты допросил молодого человека, он признал свою вину? - спросил Гарун.
- Нет, он был до того упорен, что ни с кем иным, кроме вас, не хотел говорить, - отвечал судья.
- Но я не помню, чтобы я его видел, - сказал калиф.
- Да и зачем вам было видеть его? Тогда бы мне каждый день приходилось толпами приводить к вам этот сброд, желающий говорить с вами.
- Ты же знаешь, мое ухо открыто для всех, - отвечал Гарун, - но, вероятно, улики против него были так очевидны, что не понадобилось приводить молодого человека ко мне. У тебя, конечно, были свидетели, что деньги, украденные у тебя, были действительно твои, Калум?
- Свидетели? - переспросил тот, бледнея. - Нет, свидетелей у меня не было, и вы же знаете, повелитель правоверных, что все золотые похожи один на другой. Откуда же я мог добыть свидетелей того, что эта сотня взята из моей кассы?
- Как же ты узнал, что эта сумма принадлежит именно тебе? - спросил калиф.
- По мешку, в котором они находились, - отвечал купец.
- Мешок этот у тебя с собой? - продолжал допытываться калиф.
- Вот он! - сказал купец, вынул мешок и подал его великому визирю для передачи калифу.
Тогда визирь воскликнул с притворным удивлением:
- Клянусь бородою пророка, мне принадлежит этот мешок! А ты говоришь, он твой, собака? Я дал его, с сотней золотых, которые в нем были, одному храброму молодому человеку, который избавил меня от большой опасности.
- Подтвердишь ли это клятвой? - спросил калиф.
- Это так же верно, как то, что я попаду в рай, - отвечал визирь, - и моя дочь, сама сшила его.
- Ай-ай-ай! - воскликнул Гарун. - Так тебе, значит, дали ложное показание, судья? Почему же ты поверил, что мешок принадлежит этому купцу?
- Он клялся, - со страхом отвечал судья.
- Так ты дал ложную клятву? - напустился калиф на купца, который теперь бледный и дрожащий стоял перед ним.
- Аллах, Аллах! - закричал тот. - Я, конечно, ничего не хочу сказать против господина великого визиря, - он достоин всякого доверия, но ведь мешок все-таки мой, и негодный Саид украл его. Я дал бы тысячу туманов, только бы он был здесь в данную минуту!
- Куда же ты девал этого Саида? - спросил калиф. - Скажи, куда послать за ним, чтобы он дал мне свои показания?
- Я сослал его на пустынный остров, - отвечал судья.
- О Саид! Мой сын, мой сын! - воскликнул несчастный отец и заплакал.
- Так, значит, он сознался в преступлении? - спросил Гарун.
Судья побледнел; от смущения он не знал, куда глядеть и, наконец, проговорил:
- Если я не ошибаюсь, кажется сознался.
- Но наверное ты этого не знаешь? - продолжал калиф страшным голосом. Так мы спросим об этом его самого! Выходи, Саид, и ты пойди сюда, Калум-Бек, и прежде всего ты заплатишь тысячу золотых за то, что он тут.
Калуму и судье показалось, что они видят привидение; они упали на колени и закричали:
- Смилуйся, смилуйся!
Бенезар, от радости наполовину лишившийся чувств, бросился в объятия своего пропавшего сына. Но калиф продолжал с неумолимой строгостью:
- Судья, вот Саид, он признавался в преступлении?
- Нет, нет! - заревел судья. - Я выслушал показания одного Калума, потому что он уважаемый всеми человек.
- Так я для того поставил тебя судьей надо всеми, чтобы ты выслушивал только знатных? - воскликнул Гарун аль-Рашид в порыве благородного гнева. - На десять лет ссылаю я тебя на пустынный остров посреди моря, там подумай о справедливости; а ты, негодный человек, который приводишь в себя умирающих не для того, чтобы их спасти, а чтобы делать из них своих рабов, ты заплатишь, как уже сказано, тысячу туманов, которые ты обещал дать, если появится Саид свидетельствовать в твою пользу.
Калум обрадовался, что так дешево отделался, и уже хотел было благодарить добрейшего калифа, но тот добавил:
- За ложную клятву из-за ста золотых, ты получишь сотню ударов по подошвам. А там пусть Саид сам выбирает, возьмет ли он себе твою лавочку и тебя самого в качестве носильщика, или же удовольствуется десятью золотыми за каждый день, который он прослужил у тебя.
- Отпустите негодяя, калиф, - воскликнул юноша, - мне ничего не надо из того, что принадлежало ему!
- Нет, - отвечал Гарун, - я хочу, чтобы ты был вознагражден. Я выбираю за тебя десять золотых за день, а ты подсчитай, сколько дней ты провел в его когтях. А теперь пусть он убирается.