Печальна не смерть, а ее атмосфера.
Шок от нее.
Шок остался внутри и застыл. Что ни делай, его не растопишь. Только подумаешь, что уже можешь держаться, — уверенность исчезает при мыслях о сестре.
В то утро она, держась за голову, появилась на кухне.
Я случайно предыдущим вечером зашла в дом родителей и пила за столом кофе.
Я спросила сестру:
— Кофе будешь?
— Нет, у меня очень болит голова. — Ее голос был удивительно добрый.
Я подумала, что она скоро выйдет замуж и в будущем, когда муж вернется в дом родителей наследовать семейное дело, переедет очень далеко, поэтому и стала немного сентиментальной.
Подумала, что уже не будет ни разговоров об окне в крыше, ни реализации планов.
Почему-то с головокружительной силой воскресли воспоминания детства. Та атмосфера, и запах, и журналы, наваленные у изголовья, и многое другое. Нам было так весело, у меня даже комок подступил к горлу.
Поискав на полке травяной чай или что-нибудь от головной боли, я дала ей лекарство. Сестра, радостно улыбаясь, выпила две таблетки аспирина.
Никакого предчувствия у меня не было. Если бы было, я не стала бы этого делать.
Почему воспоминания со временем вызывают только печаль. Вынужденная составлять компанию своей мечтательной и влюбчивой сестре, я ходила с ней посмотреть на окна дома, где жила ее первая любовь. Вечером мы шли вдвоем по дороге, вставив в уши по одному наушнику от плеера, без конца слушая одну и ту же мелодию, которая нам в то время нравилась. Хотя возлюбленный сестры меня не интересовал, я стояла у его дома и смотрела вверх на свет в его окне, и у меня щемило в груди. Всегда над нами были звезды. И фары машин выглядели красиво. Мы были детьми и переживали, что к нам кто-нибудь пристанет, что нам может попасться маньяк. Однако когда мы были вдвоем, ничего страшного не происходило.
Лед в груди, высвобождая сентиментальность, начал таять.
Смерть не печальна. Мучительно, когда тебя охватывает чувствительность и становится невозможно дышать.
— Сакаи, что ты со мной сделал? Я не могу унять слез.
— Это несправедливое обвинение, — сказал он и взял меня за руку.
Его тепло помогало таянию льда.
— Сегодня плакательный день, можешь поплакать.
— Сакаи, ты любил сестренку? — спросила я.
— Нет, я приходил в больницу, чтобы сблизиться с тобой.
Я улыбнулась.
— К сожалению, я уезжаю в Италию.
— Очень жаль.
Выражение его лица не выдавало истинных чувств.
— А сестричка об этом знала? — задала вопрос я.
— Знала.
— Расскажи что-нибудь о ней.
— Хорошо, — сразу кивнул он. — Младший брат на вечеринке взял номер телефона другой девушки и засунул бумажку с номером в записную книжку. Когда он вернулся домой, бумажка вылетела, Куни сразу все поняла и на наших глазах разорвала ее вместе с книжкой.
— И что?
— Вышло так, что меня оставили ночевать. Чувствуя кожей накаленную атмосферу и полагая, что они наверняка поссорятся ночью, я заткнул уши и пораньше отправился спать. И тут я узнал, что на самом деле у Куни легкий нрав. Все было как всегда. Не то чтобы она пересиливала себя, просто как обычно. Я впервые подумал, что она — прекрасный человек. До этого я считал ее заурядной женщиной, страшной в гневе. А тут вижу: они вдвоем мило разговаривают. Что завтра будем есть? Давай угостим брата чем-нибудь вкусным.
Или купим хлеб в новой булочной у парка, или нет, давайте все пойдем куда-нибудь поесть и хорошо отдохнем. Да. Так они перешептывались, стараясь меня не разбудить.
— Представляю. В этом — вся моя сестра. — Я снова разревелась. — Почему же сегодня я все время плачу.
— Потрясение от произошедшего сейчас отступает. Время лечит все, хотя в это невозможно поверить.
— Почему ты все понимаешь?
— Если только дело касается тебя.
— Хоть ты и врешь, все равно спасибо.
Я подумала, эх, хорошо бы такой разговор состоялся при других обстоятельствах. Однако в его словах сквозила такая непринужденность, которая заставляла меня забыть обо всем.
В кафе никого не было.
Мы сели у окна и выпили по чашке кофе. Все, кроме существования сестры, было естественным. Сестра покинула мой мир, будто промелькнувший сон. Обидно, но не стыдно. Было бы справедливо желать, чтобы в нынешнем состоянии сестра побыстрее исчезла из этого мира.
— Горевать о положении Куни может каждый, — сказал Сакаи. — Но не нужно ее жалеть. Кажется, что она от этого становится еще беспомощней.