Миша Бастер
Хардкор
Металлисты
Сергей Окуляр
Фото 1. Очки и концерты, 1986 год. Фото из архива автора
С. О. Детские годы как-то протекали неравномерно. Москва строилась, и когда я родился возле Университета, тут же всех моих переселили в однокомнатную хрущебу. Получалось, если папа на маму залезал, то приходилось проверять, спит их сынок или нет. Девушкам же я сейчас люблю говорить, что родился в середине прошлого века.
Комиссионные были культовыми местами, и каждый продавец таких заведений становился культовым персонажем по определению. Ничего из вещей в обычных магазинах не было, и интересное можно было обнаружить лишь в «комках». Вот, ну детство как детство, а вот когда папаша купил такой музыкальный центр, состоящий из двухканального магнитофона, проигрывателя и радио…
Были такие центры, сработанные как предметы интерьеров в виде тумбы на ножках. Очень популярны стали как раз в конце восьмидесятых, хотя более ранние модификации впечатляли больше. Просто были такие стенки с книжными полками и встроенной аппаратурой.
Да… Конечно же, радио мне нафиг не было нужно, оттуда лилась монотонная бредятина. Только магнитофон и проигрыватель, что впоследствии оказалось ошибочным. Пришел как-то соседский мальчик и просто воткнул туда кусок проволоки. Радио вздрогнуло и заговорило на иностранном языке. Соседу было лет восемнадцать, но у него уже пробивалась седина. Бывает такая склонность у некоторых людей. Этот Коля, сам по себе тихий и интеллигентный, в шоблы ни с кем не сбивался, однажды принес пластиночки и настроил мне радио. Я, конечно же, сразу врубил все на полную катушку и оттуда понеслось: «О мио Майо, мио Майо»… Это были прямые концерты из Вашингтона: концерт поп-музыки номер один и номер два. То поколение много чего боялось, а вот когда я был еще мальчиком, то видал таких хиппарюг, что мама не горюй. В сабо и с полуметровыми клешами. У меня чуть сердце не остановилось. Джинсы, запиленные курточки и на ногах были сабо на огромной платформе на босу ногу. У нас сандалии до сих пор с носками носят, а там сабо с бубенчиками – вилы. Вся эта мода потом вернулась и очень долго адаптировалась. Это сейчас все модные циклы быстротечны, потому что есть индустрия, а тогда все это приходило с надрывом и оставалось на десятилетия. Тогда были стили, а теперь ремейки.
Было еще одно событие значительное для поколения семидесятников. Была такая передача, которая просто сделала римейк на Jesus Christ Superstar. Я помнил это произведение наизусть, и вдруг по телеку проходит какая-то опера. Слова советские, а музыка-то… Для первой половины семидесятых все эти арии Иуды в «Волшебном фонаре», их нахлобучивало не по-детски. Показывали это на Пасху в три часа ночи, и было это шоу каких-то эстрадных артистов. Бенефис актрисы Голубкиной, как потом оказалось, под режиссерством Ефима Гинзбурга.
Было мне лет двенадцать; в школе хулиганил я не больше всех, стандартно. Школьное время – тоска зеленая, которая была разбавлена появлением какого-то мужичка, который спросил: «Кто хочет к миру музыки приобщиться?» Я думаю, ё-мое, конечно хочу. Мужик затеял в школе оркестр и ходил отбирал детишек. Смотрит, у паренька губы как будто бритвой прорезаны – все, говорит, это трубач. Смотрит, ученик ножкой дергает. Подходит и спрашивает: «Ну-ка, ну-ка, а так можешь?» Всё – барабаны. А мне тогда альтушку дали. И я, как в мультфильме про Незнайку, с этой фигней: «Не доросли вы еще до моей музыки»… Я тогда еще подумал: вот чуваку с барабанами повезло. И, короче, после уроков, сидишь, дуешь: «Как под горку, под горой». Надуешься до одурения. Слюней, соплей – полведра. И вот надуешься, идешь и чувствуешь, что как будто двадцать матрасов надул. И так-то легкие как у курицы. И прям, реально музыка меня сносила с ног, шатала по дороге из школы, и я получал удовольствие от приобщения к миру слюней и высоких мотивов. Потом я додулся до боли в железах и забил на эту альтушечку. Трубы я потом ненавидел долго-долго, до того момента как Sweet, сделал Desolation Boulevard с офигительным вступлением с трубами. А тогда, в детстве, я был далек от дворовых игр в «пионербол» и увлекся поиском зарубежной музыки, которая по капелькам сочилась отовсюду. Даже телевизионные советские программы использовали рок-композиции, Creedence был точно. Сорокопятки были смешные. Там не писали исполнителя, а писали: «Песня на англ. языке». Или редко писали: Леннон-Маккартни, что было крамолой по тем временам. The Beatles, Creedence, даже Deep Purple– все это было и продавалось отдельно и в сборниках «Кругозора». Причем, если песни были длинными, их просто резали. Очень увлекал отлов музыки через глушилки, музыка кочевала с волны на волну. Так что влияние всяческих зарубежных голосов, оно, несомненно, сказалось на формировании сознания.