— Дайте меч, — вскричал он. — Пусть он искупит жизнью позор, который навлёк на мой дом.
— Сотад, — сказал Харикл, — не совершай преступления, которое ведь не останется безнаказанным. Я не хотел опозорить твой дом. Твоя жена сама продала мне твою дочь за мину серебра. Если же я действительно нанёс тебе вред — разве тебе поможет то, что ты меня убьёшь? Возьми выкуп и отпусти меня.
— Не я, а закон моей рукой убивает тебя. Ты заслужил смерть, — прибавил он, немного подумав, — но я пощажу твою молодость. Дай мне три тысячи драхм, и ты будешь свободен.
— У меня нет при себе трёх тысяч, нет здесь также и друзей, к которым бы я мог обратиться с просьбою сделать для меня складчину[33]. Но те деньги, что при мне, их около двух тысяч, ты получишь.
— Согласен, — сказал Сотад, — но лишь с условием, что завтра же рано утром ты оставишь Коринф. А ты, недостойная дочь, — обратился он к Мелиссе, скрывавшей лицо своё в подушках ложа, считай себя счастливой, если я не похороню тебя завтра, подобно тому афинянину, вместе с конём твоего любовника.
Он произнёс последние слова с величайшим пафосом. Громкий смех, раздавшийся у входа в комнату, был ему ответом. Это были Ктезифон и его друзья, которые незаметно вошли в двери.
— Собака, — вскричал знакомый Ктезифона, выходя вперёд, — как смеешь ты вязать свободного человека и вымогать у него деньги?
— Тебе что за дело? Зачем вы ворвались в мой дом? — вскричал смущённый Сотад. — Этот человек опозорил мой дом.
Раздался вторичный взрыв хохота.
— Опозорил твой дом! — вскричал Ктезифон. — Хочешь ты, чтобы я тебе сказал, кто по письменному условию нанял у тебя твою Стефанион на два месяца?
Между тем Главк и прочие вошли также.
— Скажи пожалуйста, Сотад — сказал один из них, — от какого брака родились у тебя эти девушки? Мне кажется, не прошло ещё и десяти лет с тех пор, как знаменитая гетера Эгедион стала твоей женой и принесла с собою этих двух дочерей, которые напрасно бы искали своих отцов по всей Греции.
Сотад побледнел; свидетели, им приведённые, скрылись из комнаты. Ктезифон подошёл к Хариклу и развязал верёвки, которыми он был связан.
— Вы мне поплатитесь за это, — кричал Сотад, скрипя зубами и в бешенстве сжимая кулаки.
— Будь доволен, — сказал знакомый Ктезифона, — если мы, из уважения к друзьям твоих дочерей, не станем подавать на тебя жалобу. Теперь же, Харикл, вели перенести твои вещи в мой дом и оставайся у меня до отъезда.
Все семеро пошли в комнату Харикла. Сотад и Мелисса остались одни.
— Дура! — сказал ей Сотад. — Про дверь-то из сада ты и забыла.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Отцовский дом
Три дня спустя после этого приключения друзья вышли на берег в Пирее[34]. Несколько пристыженный и расстроенный Харикл, согласился охотно на предложение Ктезифона, полагавшего избрать кратчайший путь морем вместо того, чтобы продолжать путешествие по суше через Мегару. Отплывавший как нарочно в это время корабль, согласился взять Харикла с его рабом и лошадью за одну драхму, а Ктезифона, не имевшего никакой клади, за три обола. Как сильно забилось сердце юноши, когда он ступил на родную землю и приветствовал эти, столь знакомые ему места, с которыми было связано так много воспоминаний. Здесь нашёл он всё ту же суматоху и давку толпы, стремящейся сюда, к этому большому базару, где купцы всех частей света выставляли образцы своих товаров, чтобы затем отсюда распродавать их во все страны. И точно, выбор был здесь богаче, чем где бы то ни было. Всё, что в другом месте можно было найти лишь в самом ограниченном числе, было здесь, в этом главном пункте греческой торговли, в изобилии. Гавань была настоящим городом, где можно было найти всё, необходимое для чужестранца; тут были и гостиницы, и таверны, и мастерские всевозможных родов, тут же, рядом с пользующимися дурною славою домами, находились и благодетельные заведения подающих помощь врачей. Конечно, перспектива совершить легко выгодную операцию привлекала именно сюда немало аферистов и сикофантов; здесь составлялись даже целые общества, всегда готовые помочь какому-нибудь обманщику купцу в его нечестных делах или же надуть какого-нибудь простодушного иностранца. Сюда же стекалось ежедневно множество горожан, приходивших кто с намерением встретиться с каким-либо чужестранцем, кто ожидать приезда друга, кто же просто побродить среди складов и у пристани, любуясь на кипучую деятельность.
Но к радости Харикла примешивалось и чувство горечи, потому что он чувствовал себя почти чужим среди своих сограждан. В то время как Ктезифон беспрестанно встречал знакомых, которые останавливали его и ласково приветствовали, Харикл, ещё мальчиком покинувший город, шёл одиноким среди толпы. Впрочем, он надеялся, что ему удастся скоро не только возобновить старые знакомства, но и завести новые. Ктезифон отправился домой не тотчас. Он встретил у пристани своего раба и, приказав ему идти домой и ожидать там его прихода, отправился сам в Ликаион[35], где рассчитывал встретить большинство своих друзей, гимнастикой и купаньем подготовлявшихся к близкому уже обеду. Харикл пошёл с ним, так как близ Диохарских ворот, ведущих из города в Ликаион, находился дом одного старинного друга его отца, к которому умиравший Харинос советовал ему обратиться, говоря, что в нём он найдёт и защитника, и помощника. Для удостоверения своей личности Харикл вёз рекомендательное письмо одного из своих сиракузских друзей. Вместо того чтобы идти прямым путём, через узкие и кривые улицы, друзья, дойдя до города, пошли другою, более приятною дорогою, вдоль городской стены, по берегу Илисса[36].
33
Здесь говорится о прекрасном обычае, существовавшем, вероятно, не в одних Афинах, в силу которого человек, находящийся в нужде или во временно стеснённых обстоятельствах, обращался за помощью к своим друзьям, которые считали тогда своей обязанностью по мере средств и возможности выручить друга.
34
Город Афины вместе с своей гаванью Пиреем имели в самое цветущее время четыре немецких мили в окружности. Все гавани находились на выдающемся в море полуостровке. Самой западной из всех был обширный Пирей, далее к востоку шла неглубокая гавань Мунихий, бухта Зеа и наконец старый Фалерос, впоследствии совсем обмелевший. Весь этот полуостров был застроен, укреплён и составлял портовый город Пирей, соединявшийся с Афинами двумя длинными стенами. Оба города, изрезанные по большей части кривыми и узкими улицами, заключали в себе около десяти тысяч домов и сто восемьдесят тысяч жителей. Почти в самой середине Афин возвышался Акрополис, расположенный на скале, доступной только с запада. Путь, ведущий на гору, был защищён у подошвы её тройными воротами, на случай нападения. Он поднимался широкой улицей, приспособленной посередине для колесниц, а по сторонам для пешеходов. Тротуары состояли из мраморных лестниц и площадок. Вход в Акрополис составляли пропилеи. Во всю ширину (168 футов) гора была украшена зданиями благороднейшего стиля. На выступе, направо, возвышался изящный храм богини победы Ники-Аптерос. Фасад пропилей составляли: срединное здание, длиною в 58 футов, и два меньшие, выступавшие по сторонам. Перед последними, слева и справа, на высоких пьедесталах стояли колоссальные изображения героев, укрощающих коней. Три широкие мраморные ступени вели отсюда в первую крытую мраморную колоннаду, разделённую внутри на три части шестью лёгкими ионийскими колоннами. Отсюда можно было перейти в боковые здания. Из них особенно замечательна мраморная открытая зала или галерея знаменитейших афинских живописцев — пинакотека. Далее взорам представлялось открытое пространство, заполненное бесчисленным множеством бронзовых и мраморных статуй, колесниц, треножников, жертвенников и храмов. Из них особое внимание обращали на себя: 1) исполинская статуя Афины-Промахос (воительницы); 2) храм Эрехтея, посвящённый также Афине-Полиас (градохранительнице), где находились: гробница мифического царя Эрехтея, масличное дерево Афины и ручей Посейдона, и, наконец, 3) Парфенон, совершеннейшее создание искусства времён Перикла, которое поражает нас не столько величием и громадностью, сколько поэзией мысли, лежавшей в основании храма, чудной ясностью, простотой форм и искусством в исполнении целого и частей.
35
В Афинах были 4 знаменитые гимназии: Ликаион и Кинозарг суть древнейшие из заведений этого рода, потом Академия, основанная Гиппархом, и, наконец, ещё более позднего происхождения — Стадион. Подробности см. в примеч. 17 к гл. V.