— Молю богов, чтобы они даровали тебе в этом доме жизнь более счастливую, чем жизнь твоего отца, — сказал старец. — Осмотрись хорошенько и сделай необходимые распоряжения для возобновления хозяйства. Если тебе понадобится мой совет или моя помощь, то обратись ко мне; но сохрани в глубокой тайне всё, что произошло сегодня между нами.
Затем он пожал юноше руку и удалился в сопровождении раба.
Харикл стоял ещё долго, точно во сне, перед изображением божества, к ногам которого он поставил распечатанный ящик. Он дивился благородству этого человека, стыдился своего недоверия к нему и вместе с тем радовался, что не только обладает отцовским домом, но что и состояние его так значительно увеличилось. Наконец, очнувшись, он пошёл осмотреть остальные части дома. Через среднюю дверь он вошёл в покои женщин. Тут была комната его матери, здесь зала, где при свете лампы, в кругу женщин он играл у ног своей няньки или слушал её рассказы. Глубокая грусть охватила его, когда он увидел всё в таком запустении, а себя совсем одиноким среди обширных покоев. Он решил купить тотчас же нескольких рабов и необходимую мебель и посуду.
И без того уже было пора идти на рынок, чтобы встретиться с Ктезифоном и отыскать трапецита, которого ему нужно было видеть, поэтому, передав Ману ящик с золотом и велев ему следовать за собою, он вышел из дому.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Трапециты
Рынок был уже полон, когда Харикл пришёл туда[53]. Во всех его отделениях продавцы скрепили уже плетёнки своих лавок и выставили товар на столах и на скамейках. Тут булочницы сложили в высокие кучи свои круглые хлебы и пироги и преследовали криком и бранью прохожего, который нечаянно опрокидывал одну из этих пирамид; рядом дымились котлы с варёным горохом и другими овощами. Там, на горшечном рынке, горшечники восхваляли достоинство своей посуды, далее, на миртовом рынке продавались венки и ленты, и не одна хорошенькая продавщица принимала к вечеру заказы на венки, а может статься и на что-нибудь иное. Здесь можно было найти всё необходимое, начиная с ячменной крупы и до самых лакомых рыб, чеснок и фимиам, чистое прозрачное масло и превосходнейшие благовонные мази, свежий сыр и сладкий мёд гиметтийских пчёл, наконец, наёмных поваров и рабов и рабынь — всё это было здесь в изобилии, и каждое на своём месте. С громкими криками носили свой товар разносчики, а время от времени проходил по рынку общественный глашатай, возвещавший громким голосом продажу дома и вновь прибывших товаров или же объявлявший о награде, назначенной за открытие какого-либо воровства или за поимку сбежавшего раба.
Рабы и рабыни, а также и люди свободные, выбирая и торгуясь, расхаживали по рядам продавцов и запасались всем необходимым на день. Иной останавливался долее чем нужно у стола хорошенькой продавщицы или же, подойдя к корзинке торговца плодами, ласково заговаривал с ним с целью поесть незаметно фруктов, в то время как кто-нибудь другой покупал или разменивал драхму. Но вот раздался звонок на рыбном рынке и возвестил о начале торговли. Все устремились туда, чтобы не прозевать своей важнейшей покупки. Идя к столам менял, Харикл должен был пройти по этой части рынка. Было забавно смотреть, как любители рыбы пускали в ход всё своё красноречие в надежде победить убийственное хладнокровие продавцов, упорно стоявших на своей цене.
— Сколько будут стоить эти щуки, коли я возьму их пару? — спросил торговца какой-то гастроном, стоявший возле него.
— Десять оболов, — отвечал тот, почти не глядя на вопрошавшего.
— Дорого — возражал этот, — ты отдашь за восемь? — Да, одну.
— Друг, — продолжал покупатель, подавая ему восемь оболов, — бери деньги и не шути.
— Я сказал их цену, не хочешь, так проходи мимо.
Подобных сцен было немало, и Харикл с удовольствием остался бы здесь долее, не будь с ним Мана, который нёс драгоценный ящик.
В отделении трапецитов он встретился с Ктезифоном, который в ожидании его ходил взад и вперёд. Как хотелось ему поделиться с ним своим счастьем, но чудной старец строго запретил ему говорить о случившемся. Впрочем, то, что он вновь купил дом своего отца, не могло оставаться тайною, рассказать же другу, что он узнал Фориона как честнейшего и благороднейшего человека считал он своей обязанностью, так как и Ктезифон слышал про него дурное.
53
Когда речь идёт о рынке какого-нибудь древнегреческого города, отнюдь не следует представлять себе рынок этот помещающимся на какой-нибудь площади. Под рынком надо скорее разуметь целый квартал, который подразделялся на отдельные части, которые назывались по имени товара, в нем продававшегося: рыбным, овощным, горшечным миртовым рынком и т. д. Афинянин делал на рынке свои ежедневные закупки или сам, или через раба. Раб, на которого была возложена эта обязанность, назывался