— Ну, а это что? — спросил он, положив рядом с печатью Поликла другую, висевшую на отрезанном шнурке.
— Такая же точно, клянусь Посейдоном, — вскричал удивлённый Лизистрат, — но я всё-таки ничего ещё не понимаю.
— Ты сейчас всё поймёшь, — сказал дядя.
Он взял нож, не задумываясь разрезал шнурок, на котором висела печать, раскрыл завещание и положил его перед племянником.
— Посмотри, — сказал он с злою усмешкою, — что если бы вот здесь вместо «Софил» стояло «Сосил», а тут наоборот, вместо «Сосил» — «Софил»! Ведь это было бы не дурно.
Молодой человек читал с удивлением.
— Действительно, — вскричал он, — это была бы мастерская штука. И изменить-то нужно всего только одну букву, так как имена отцов случайно те же. Но печать? — прибавил он. — Как мог ты решиться открыть завещание?
Старик взял снова таинственный ящик и вынул оттуда что-то вроде печати.
— Приготовлять этот состав научил меня один умный человек, странствующий прорицатель. Если его положить мягким на печать, то можно получить совершенно точный оттиск её, который вскоре затем становится твёрд как камень. Печать, которою было теперь запечатано завещание, уже раньше открытое мною, есть только слепок с настоящей. Отличишь ли ты одну от другой?
— Нет, положительно нет, — отвечал племянник.
— Следовательно, — продолжал старик, — ты видишь, что запечатать снова завещание, когда буквы в обоих местах будут переменены, ничего не стоит.
— Но как же я-то разбогатею от этого? — заметил с некоторым недоумением Лизистрат. — Обо мне ведь в завещании не говорится.
— Слушай, — сказал дядя, — наследство завещается, как ты сам читал, при условии, что наследник женится на вдове умершего — Клеобуле. Если же он на это не согласится, то должен удовольствоваться пятью талантами; но за ним остаётся право выдать вдову замуж, за кого он захочет, дав ей в приданое всё остальное состояние. Я не решусь жениться, не только потому, что уже стар, но главным образом потому, что видел раз сон, предостерегавший меня от этого. Мне снилось, что я собираюсь жениться и пришёл на сговор в дом невесты; но когда я захотел выйти из него, то дверь оказалась запертой, и не было никакой возможности открыть её. Два снотолкователя, у которых я спрашивал объяснения, сказали мне, что сон этот предвещает мне смерть в день моего сговора. Этого, конечно, достаточно, чтобы отнять охоту жениться; но я выдам Клеобулу замуж за тебя, если ты дашь мне обещание тайно уступить половину всего состояния.
Племянник подумал с минуту.
— Раздел не совсем-то справедлив, — сказал он затем, — ты берёшь лишь одно наследство, мне же даёшь в придачу вдову.
— Глупец, — возразил Сосил, — ведь Клеобула красавица; её взял бы иной и совсем без приданого; к тому же ведь помимо меня ты ничего не можешь получить.
Поспорив немного, они порешили наконец на том, что те пять талантов, которые приходились бы дяде сверх того, пойдут также в раздел.
— Теперь дай сюда завещание, — сказал старик. — Вот этой губкой я осторожно сотру обе буквы; на таком превосходном листе[116] сделать это легко. Смотри, они уже еле видны. Эти чернила, — продолжал он, вынимая банку и палочку для писания, — совершенно такие же, как и те, которыми написано завещание. Вот всё и сделано. Кто скажет, что здесь было написано что-нибудь другое?
— Превосходно, — сказал племянник, — ну а печать?
Старик тщательно сложил завещание, перевязал пакет, размягчил немного глины, приложил её на концы шнурка и вдавил фальшивую печать.
— Вот, — сказал он, — разве заметно, что это другая печать?
— Я дивлюсь тебе, — сказал Лизистрат, сравнивая печати, ну, кому придёт в голову подозревать тут подлог?
Шум, послышавшийся за дверью, испугал старика.
Положив поспешно завещание и всё остальное в ящик, он отнёс его в соседнюю комнату и плотно запер дверь. Затем он взял лампу и пошёл во двор, чтобы узнать причину шума.
— Ничего нет, — сказал он, возвращаясь, — вероятно, — это ветер стукнул дверью. Уже скоро утро, Лизистрат, пойдём ко мне в спальню, чтобы отдохнуть немного.
Лишь только они удалились, в комнату тихонько вошёл Молон и стал шарить в темноте на одном из лож. Свет месяца через открытую дверь упал в комнату и осветил ложе. Раб поспешно схватил какой-то предмет, лежавший в складках покрывала, и тихо вышел из комнаты с таким выражением, которое ясно говорило, что только что взятая им вещь имела для него громадную цену.
Утро застало всех в доме умершего занятыми приготовлениями к погребению[117]. Глиняный сосуд с водою, стоявший перед входной дверью, возвещал всем прохожим, что смерть посетила этот дом. Внутри дома женщины украшали и умащивали благовониями труп покойного. Неопытная, предавшаяся всецело своей скорби Клеобула просила Софила помочь ей в хлопотах по устройству похорон, что, впрочем, он намерен был сделать и без её просьбы.
116
В Греции писали на материале, приготовлявшемся из египетского папируса. Употребление кож как материала для письма также встречается. Ионийцы, по словам Геродота, уже с давних времён употребляли для писания козьи и овечьи шкуры. Но лучшей отделки этих кож достигли лишь во II-м веке до Р. X. Изобретение это было сделано в Пергаме, почему этим способом приготовленные кожи и стали называться пергаментом. На папирусных листах писали только с одной стороны, на пергаментных — с обеих. Их навёртывали затем с обоих концов на палочки и сохраняли в цилиндрических футлярах. Чернила для писания приготовлялись из чёрной краски и сохранялись в металлической чернильнице с крышкою. К чернильнице приделывалось кольцо, посредством которого можно было прикреплять её к поясу. Двойные чернильницы служили, вероятно, для сохранения чёрных и красных чернил, которые были также в употреблении. Для писания служил тростник, который с одного конца чинили, причём делали на нём расклёп, точно так же как на наших перьях. Писали, лёжа на клине и положив лист на согнутую ногу или же сидя на низеньком стуле и положив лист на колени. Кроме папируса и пергамента для письма употреблялись ещё дощечки, натёртые воском, на которых писали с помощью палочки, которая делалась из металла или из слоновой кости и была с одного конца заострена. Плоским концом стирали написанное и сглаживали воск. Несколько подобных дощечек скреплялись иногда вместе в виде книжки. Эти дощечки употреблялись преимущественно в школах, в общежитии же на них писали письма, заметки и черновые бумаги.
117
Первым делом покойнику клали в рот обол, который он должен был заплатить Харону, перевозчику теней в Гадес. Затем его умывали, одевали в белую одежду, умащивали мазями и украшали цветами. Всё это делалось близкими покойника, преимущественно женщинами. Цветы и венки приносили или присылали обыкновенно родственники и друзья покойного. Для этой цели употреблялись всякие цветы, преимущественно же, как кажется, зелень сельдерея. По некоторым сведениям, покойнику давали также медовый пирог. Убранного таким образом покойника клали на парадную клину и выставляли в одной из комнат дома. Рядом с клиною ставились раскрашенные глиняные сосуды. Так как дом считался осквернённым присутствием покойника, то перед дверью ставили сосуд с водою, дабы все посещавшие дом могли при выходе очищаться. Вокруг клины собирались родственники и друзья и оплакивали умершего. Выставляли покойника на другой день после его смерти, а погребение происходило на следующий затем день. Впереди процессии шёл наёмный хор мужчин, который пел погребальные песни, или же хор флейтисток; за ним следовали родственники и друзья покойного. Затем несли клину с покойником, а за нею шли женщины. По закону Солона, провожать могли только самые близкие родственницы и женщины, старше 60 лет. Как мужчины, так и женщины в знак траура надевали чёрные и серые одежды и обрезали себе волосы. Выбор места, а также способ погребения зависели отчасти от состояния умершего, отчасти же от существовавшего в той местности обычая. В самые ранние времена покойника хоронили в его собственном доме. В Афинах и в Сикиони, где близкое соприкосновение с покойником считалось оскверняющим, кладбища были расположены по большей части за городом. Родственникам разрешалось также хоронить умершего в его собственных полях. В Спарте и в Таренте кладбища помещались внутри города. Тела покойников или сжигали и потом пепел их клали в сосуды или ящички и зарывали в землю, или же просто зарывали в землю несожжёнными. В этом последнем случае тело клали в деревянный или глиняный гроб или же в высеченную из камня гробницу. В прежние времена было принято сжигать трупы. Позднее же напротив, по крайней мере в Аттике, где было мало леса и, следовательно, сжигание трупов было доступно только богатым. При огромном скоплении трупов, заставлявшем опасаться вредных испарений, как, например, во время чумы или на поле сражения, трупы сжигались. Сжигание облегчало также перевоз на родину останков людей, умерших на чужбине. На могиле воздвигали каменный, нередко чрезвычайно богатый памятник. На нём делались различные надписи; обыкновенно кроме имени писались и некоторые сведения о жизни, наставления оставшимся в живых, а также проклятия тем, кто вздумал бы осквернить могилу. В могилу вместе с прахом умершего клали разные сосуды. После погребения все, провожавшие тело, отправлялись в дом покойного, как бы в гости к нему, на похоронный обед. Три дня спустя на могиле совершалось первое жертвоприношение; на девятый — второе и, наконец, на тридцатый — третье. Этим днём, по крайней мере в Афинах, оканчивалось время траура. Но у греков, как и у нас теперь, было в обыкновении посещать в известные дни года могилы усопших и приносить туда жертвы, состоявшие из кушанья и вина.
Трупы людей, убитых молнией, оставались или совсем непогребёнными, так как их считали поражёнными самим божеством, или же захоранивались на том же месте, где их убило. Приговорённые к смертной казни преступники были также большей частью лишены погребения. В Афинах существовало особое место, куда бросали подобные трупы. Но главным образом отказывали в погребении людям, изменявшим своему отечеству. Самоубийство, хотя и порицалось весьма строго, и самоубийцам в наказание отрубали правую руку, но тем не менее их не лишали погребения. С особенными обрядами совершалось погребение умерших насильственною смертью. Впереди погребальной процессии несли копьё, символ того, что на родственниках лежала обязанность преследовать убийцу: копьё это втыкалось затем в могилу, которая охранялась в течение трёх дней. Если случалось, что кто-нибудь погибал так, что не было возможности отыскать его труп, как, например, на море, то устраивались мнимые похороны.