— А знаешь, доченька, ты ведь беременна.
Каллироя расплакалась. Рыдая и теребя на голове свои волосы, она воскликнула:
— Еще и это к моим несчастиям добавила ты мне, Судьба: ты хочешь заставить меня родить раба!
И, ударяя себя по животу, она восклицала:
— Бедный! Еще до того, как родиться тебе, ты уже побывал в могиле и отдан был в руки разбойников! В какую вступаешь ты жизнь? Раба, сироту, без родины, в надежде на что предстоит мне тебя вынашивать? Прими же смерть до своего рождения!
Но руки ее удержала Плангона, которая обещала ей, что завтра же она легко устроит ей выкидыш.
Оставшись наедине с собой, обе женщины отдались каждая собственным мыслям. Плангона думала о том, что теперь представился удобный случай устроить господину дело его любви. «Союзником твоим, — так говорила себе Плангона, — будет живот Каллирои. Найден залог ее послушания! Верность жены будет побеждена материнской любовью». С увлечением принялась она обдумывать ход предстоявших действий. А Каллироя обдумывала гибель своего ребенка, мысленно обращая к себе такие речи: «Гермократова внука родить мне на рабство владыке? На свет произвести младенца, отца которого никто не ведает? Чего доброго, скажет, пожалуй, иной из завистников: забеременела Каллироя в притоне разбойников. Нет, достаточно с меня быть несчастной только одной: не стоит тебе, дитя, вступать в жалкую жизнь, от которой тебе, и родившись-то, следовало бы бежать. Уйди же из нее свободным, не изведав горя. Не услышишь ты и россказней о своей матери».
Потом ее брало раскаянье и охватывала жалость к тому, кого носила она у себя в утробе: «Ты замышляешь детоубийство? Нечестивая! Неужели же следуешь ты примеру Медеи[69]? Но ты выкажешь тогда себя свирепее даже скифянки[70]! Ведь та в муже своем имела себе врага, ты же хочешь убить ребенка Херея и не оставить даже и воспоминания о прославленном вашем браке! А что, если это окажется сын? А что, если будет он похож на отца? А что, если будет он более счастлив, чем я? Ты, мать, собираешься убить того, кто спасенным вышел и из могилы, и из рук разбойников? А мало ли слышали мы про детей богов и царей, родившихся в рабстве и вернувших себе потом достоинство своих отцов? А Зетос и Амфион?[71] А Кир?[72] Поплывешь у меня и ты, маленький мой, в Сицилию, разыщешь там отца своего и деда и расскажешь им про судьбу своей матери. Придет по морю войско ко мне на помощь, и ты, мой сынок, вернешь нам обоим наших родителей». Всю ночь она думала над этим и лишь ненадолго забылась сном. А во сне предстал ей образ Херея, совершенно с ним схожий.
Образ Херея остановился перед ней и сказал ей: «Тебе, жена, поручаю я сына». Он собирался говорить дальше, но Каллироя вскочила, желая его обнять. И, сочтя, что она получила совет от мужа, решила она ребенка выкормить.
О своем решении она объявила на следующий день Плангоне, когда та пришла к ней. И Плангона не преминула подчеркнуть ошибочность такого решения.
— Выкормить у нас ребенка тебе, женщина, не удастся, — сказала она, — наш влюбленный в тебя хозяин, хотя и не станет из уважения к тебе и по своей порядочности насиловать твоей воли, но из ревности он ребенка кормить тебе не разрешит. Ему будет обидно, что ты проявляешь к отсутствующему такое внимание, в то время как им самим, находящимся рядом с тобой, пренебрегаешь. Думается мне поэтому, что для ребенка лучше погибнуть еще до своего появления на свет, чем уже родившись. Равным образом будет и у тебя та выгода, что ты избавишься от муки напрасных родов и от ненужной беременности. Правду говорю я тебе из любви к тебе.
Тяжело было Каллирое это услышать, и, припав к коленям Плангоны, стала она ее умолять выискать вместе с ней какое-нибудь такое средство, которое позволило бы ей кормить ребенка. Долго отказывалась Плангона и в течение двух-трех дней оттягивала свой ответ. Когда же, заставив Каллирою тем самым лишь все горячее ее упрашивать, она заручилась еще большим со стороны Каллирои доверием, то она прежде всего связала ее клятвенным обещанием никому хитрости их не выдавать, после чего, нахмурив брови и потерев руки, сказала:
— Великие дела удаются, женщина, только благодаря смелым замыслам. Так вот и я: из расположения к тебе предаю своего господина! Знай, однако, что предстоит ребенку одно из двух: либо вовсе погибнуть, либо родиться первым богачом Ионии и наследником блистательнейшего дома. Счастливой сделает он и тебя, свою мать. Выбирай то или другое, что хочешь.
69
Сюжет мифа о Медее, несчастной детоубийце, жене изменившего ей и бросившего ее Язона, был знаменит в древнем мире благодаря трагедии Еврипида «Медея».
70
«Скифянки», т. е. Медеи. Миф помещал родину Медеи, Колхиду, на Кавказе, а Кавказ обычно включался древними в состав Скифии.
71
Братья-близнецы, Зетос и Амфион, были детьми смертной девушки Антиопы и бога Зевса, вступившего с ней в тайную связь. Антиопа, скрывавшая свою беременность, бросила родившихся у нее мальчиков-близнецов в лесах горы Киферона. Брошенных младенцев нашли пастухи и воспитали найденышей. Антиопа тем временем попала в рабство к жестокой Дирке, от которой она, наконец, убежала в горы, где и нашла своих сыновей, Зетоса и Амфиона. Оба они заступились за мать, вернули ее на родину, а Дирку убили.
72
Согласно легенде, будущий персидский царь Кир был при своем рождении отнят у матери и отдан дедом своим Астиагом, стремившимся погубить внука, царскому пастуху, которому он приказал бросить мальчика в дремучем лесу. Но пастух сжалился над ребенком, принес его к себе в деревню и воспитал как родного сына. Когда Кир подрос, он случайно был опознан Астиагом, уже раскаявшимся в своем поступке, и впоследствии стал основателем могущественного персидского царства.
73
Илиада, п. XVI, ст. 66–67: явление Ахиллесу призрака убитого Гектором Патрокла, которого спящий Ахиллес видит перед собой во сне.