Кто смог бы достойным образом описать завершение торжества? Когда шествие подошло к могиле, люди, которые несли ложе, поставили его на землю, а Каллироя к нему приблизилась и, обняв и целуя статую Херея, сказала:
— Ты первый похоронил меня в Сиракузах, а в Милете теперь хороню тебя я. Наши несчастия не только огромны, но и необычайны: мы с тобой друг друга похоронили, но и останков погребенного нет ни у того, ни у другого из нас. Пожалела ты, завистливая Судьба, дать нам после нашей смерти общую землю, и обрекла ты и мертвых нас на изгнание.
В толпе раздались рыдания. Но Херея жалели не потому, что он умер, а потому, что оторван был он от такой жены.
Каллироя в Милете хоронила Херея, а Херей, в оковах, работал в Карии. Вскапывание земли изнурило его тело, и так как многое угнетало его: и утомление, и отсутствие ухода, и оковы, а всего сильнее — любовь. Но его стремление умереть сдерживалось у него слабой надеждой на то, что, может быть, он и увидит когда-нибудь Каллирою. Видя, что работать Херей не в состоянии и что поэтому его бьют и срамят позорно, Полихарм, друг Херея, забранный вместе с ним в плен, сказал надсмотрщику:
— Отдели нам особый участок, чтобы леность прочих колодников ты не приписывал нам. Свой же участок мы ежедневно будем сдавать сами.
Надсмотрщик согласился и выделил им участок. А Полихарм, мужественного характера юноша, не состоявший в рабстве у Эрота, жестокого тирана, стал один выполнять почти две трети их совместной работы, радостно взвалив на себя, ради спасения друга, значительнейшую часть труда.
Вот в каких находились они условиях, тяжело привыкая к своей неволе, а сатрап Митридат тем временем вернулся в Карию к себе уже не тем, каким выехал он из нее в Милет: вернулся он бледным и ослабевшим, потому что нес он в своей душе мучительно-жгучую рану. Изнемогая от любви к Каллирое, он бы непременно и умер, если бы его не поддержало следующего рода событие. Часть рабочих из числа заключенных вместе с Хереем (их, содержавшихся в темной лачуге, было счетом всего шестнадцать), разбив ночью свои оковы, закололи смотрителя, после чего обратились в бегство. Убежать им, однако же, не удалось. Их выдали сторожевые собаки. Будучи пойманы, все они провели ту ночь закованными с особой тщательностью в кандалы, утром же эконом доложил о происшедшем Митридату, а тот, не выслушав их оправданий и даже и не взглянув на них, приказал всех шестнадцать, живших вместе в одном помещении, распять. Их вывели тогда связанными один с другим за ногу и шею, и каждый из них нес на себе свой крест. К пытке самого наказания каратели, таким образом, присоединили, в устрашающий пример остальным, ужасы и внешней картины. Херей, когда его вместе с другими вели на казнь, молчал, но Полихарм, поднимая свой крест, промолвил:
— О, Каллироя! Вот что мы благодаря тебе терпим! Ты — виновница всех наших бедствий.
Услышав эти слова, эконом вообразил, что существует какая-то женщина, соучастница их дерзкого предприятия, и, чтобы и ее наказать и расследовать самый заговор, он быстро отделил Полихарма от остальных и, привел к Митридату. Митридат лежал в это время в уединении своего парка, с тоской вызывая перед собой образ Каллирои, такой, какою видел он ее в ее скорби. Полностью погруженный в это воспоминание, с досадой узрел он подходившего к нему слугу.
— Что ты мне надоедаешь? — сказал он ему.
— Поневоле приходится, владыка, — ответил тот, — я открыл очаг большого и дерзкого злодеяния. Этот вот негодяй[118] знает мерзкую женщину, которая была соучастницей совершенного ими убийства.