Выбрать главу

Пока все еще продолжал он это обдумывать, готовясь отпасть от царя, им получено было известие о том, что Дионисий выехал из Милета, увозя с собой и Каллирою. И узнать об этом Митридату было тяжелее, чем получить приказ, вызывавший его на суд. Выплакал Митридат свое горе и потом сказал себе: «На что мне надеяться, если буду я оставаться здесь? Со всех сторон мне изменяет Судьба. А ведь может быть, ни в чем неповинного, царь меня еще и пожалеет. Ну, а если бы и пришлось умереть мне, то я все же опять увижу перед собой Каллирою. На суде же Херей с Полихармом будут не только моими защитниками, но и моими свидетелями». И, приказав следовать за ним всей своей свите, он выехал из Карии с бодрой душой, потому что казалось ему, что нет за ним никакой вины. Не слезами провожали его, а напутственным жертвенным пиром.

Таков был один, посылавшийся из Карии Эротом поезд. А из Ионии Эротом же направлялся другой, еще более пышный поезд, красота которого еще более была блестяща и еще более царственна. Ибо перед женщиной бежала Молва, всем возвещавшая, что едет к ним та, чье имя сделалось знаменитым, великое достижение природы, Каллироя,

Иль Артемиде подобная, иль золотой Афродите.[127] 

Усиливали ее славу и рассказы о предстоявшем суде. Целые города выходили навстречу, тесными становились дороги от стекавшегося отовсюду народа, но всем казалось, что эта женщина превышает ходившую о ней молву.

Дионисия называли счастливым, а между тем Дионисий грустил: полнота его благополучия его устрашала. Чело век просвещенный, он думал о том, как непостоянен Эрот которого недаром же и поэты, и ваятели изображают с стрелами и горящим факелом, то есть с предметами наиболее легкими и наименее устойчивыми. Приходили на память ему и старинные повести, говорившие об изменчивости красивых женщин. Пугало Дионисия все. В каждом мужчине подозревал он соперника, готовый усматривать такового не только в своем противнике на предстоявшем ему суде, но и в самом судье. Дионисий раскаивался теперь в поспешности своего доноса Фарнаку, когда

была возможность спать и милую иметь.[128]

Одно дело — сторожить Каллирою в Милете, и совсем другое — охранять ее от всей Азии!

Тайны их путешествия вплоть до самого его окончания Дионисий жене своей не открывал, не признаваясь ей в истинной его причине, а поводом его выставлял приглашение, полученное им от царя, будто бы желавшего посоветоваться с ним о делах Ионии.

Каллирое было грустно уезжать так далеко от греческого моря: пока она видела перед собой милетскую гавань, ей казалось, что и Сиракузы от неё близко; большим утешением была для неё в Милете находившаяся там могила Херея.

Книга пятая

1

О том, как при содействии Афродиты, устроившей этот брак, вышла Каллироя замуж за Херея, красивейшая женщина за красивейшего мужчину, и о том, как подумали, что она умерла, после того как Херей под влиянием ревности ударил ее, и о том, с какой роскошью ее похоронили и как в могиле потом она пришла в себя, а грабители ночью вывезли ее из Сицилии и, приплыв в Ионию, продали ее там Дионисию, и о верности Каллирои Херею и об ее беременности, вынудившей ее вступить с Дионисием в брак, и о том, как сознался Ферон, а Херей уплыл на розыски своей жены, и о том, как Херей был забран в плен и продан вместе с другом своим, Полихармом, в Карию, и как Херея, которому уже угрожала смерть, Митридат признал и начал стараться вернуть влюбленных друг другу, Дионисий же, перехвативший его письма, накрыл его и оклеветал перед Фарнаком, а Фарнак оклеветал Митридата перед царем, а также и то, как царь вызвал обоих на суд, — все это изложено в предшествующем повествовании: теперь же расскажу я о том, что произошло дальше.

Вплоть до Сирии[129] и Киликии[130] Каллироя переносила путешествие легко: она слышала кругом себя греческую речь и видела море, соединявшее ее с Сиракузами. Но когда она прибыла к реке Евфрату, по ту сторону которой великий лежит материк и начинаются обширные пространства царской земли, тут ее охватила тоска по родине и по близким, и она потеряла надежду на обратное возвращение. Став на берегу реки и приказав удалиться всем, кроме своей верной Плангоны, так начала говорить она:

— Завистливая Судьба, войной своей преследующая одинокую женщину! Ты живою меня заперла в могиле и вывела меня из нее не из жалости, а чтобы предать меня в руки разбойников! Море и Ферон разделили со мною мое изгнание! Я, дочь Гермократа, продана была в рабство и (легче было бы мне совсем не иметь друзей) стала предметом любви, дабы при жизни Херея быть выданной за другого замуж. Но и этого тебе мало: пределами моего изгнания ты ставишь уже не Ионию, которая была для меня страной, хотя и чужой, но все же греческой, где великим утешением мне служило сознание, что живу я у моря. Ныне же ты изгоняешь меня за грани мне привычного неба, и целый мир отделяет меня теперь от моего отечества. Как раньше ты отняла у меня Сиракузы, так сейчас ты у меня отняла Милет: увозят меня за Евфрат и, островитянку, меня заключают в глубины варварских стран, где нет уже моря. Не ждать больше мне корабля, плывущего из Сицилии! Херей, отрывают меня и от твоей могилы. Кто станет тебе, добрый гений[131], творить возлияния[132]? Бактры и Сузы[133] — вот будущий дом мой и будущая моя могила: переправиться через тебя, Евфрат, предстоит мне только однажды! Но не столько страшит меня дальность пути, сколько боюсь я, как бы и там кто-нибудь не увидел во мне красавицы!

вернуться

127

Одиссея, п. XVII, ст. 37: о Пенелопе, жене Одиссея. 

вернуться

128

Стих этот принадлежит тексту одной из новоаттических комедий; к сожалению, имя ее автора не поддается сколько-нибудь точному выяснению. 

вернуться

129

На пути следования Дионисия и Каллирои Сирия была первой страной, лежавшей уже за пределами Малой Азии. Она находилась между Киликией и Месопотамией. С запада она омывается Финикийским морем, а с востока водами реки Евфрата.

вернуться

130

Киликия — приморская область в юго-восточной части Малоазийского полуострова. 

вернуться

131

По распространенному в античности верованию, человек после смерти становился в потустороннем мире добрым гением, или, дословно, «добрым божеством» (агато́с да́ймон), для тех, кем он был при жизни любим и кого сам любил. 

вернуться

132

Возлияние, приготовлявшееся всего чаще из сладкой смеси ключевой воды, молока и меда и возливавшееся на могильную насыпь или на могильный памятник, являлось одной из самых обычных форм заупокойного культа мертвых в античной древности. 

вернуться

133

Бактры и Сузы — два важных города в глубине Азии, Сузы — к востоку от реки Тигра, а Бактры еще дальше от Малой Азии, к югу от нынешней Аму-Дарьи (античного Окса).