Так рассуждали мужчины. А женщины, те не только ораторствовали, но и обращались к Каллирое с советом, словно стояла она перед ними: «Не бросай человека, замуж за которого ты вышла девушкой! Избери того, кто является твоим соотечественником, и ты свидишься тогда со своим отцом. Иначе ты останешься жить изгнанницей на чужбине». Другие же говорили: «Избери своего покровителя, того, кто тебя спас, а не того, кто тебя убил. А что, если Херей вдруг опять рассердится? Снова тогда могила? Не предавай сына! Уважь отца твоего ребенка!».
Вот какие слышались разговоры, так что можно было бы в то время назвать весь целиком Вавилон судилищем.
Наступила последняя перед судом ночь, и не в однородных думах покоились ночью той на своих постелях царь и царица. Царица с нетерпением ждала наступления утра, чтобы сложить с себя как тяжелую ношу вверенный ей залог: ее пригнетала близость красоты этой женщины, сопоставлявшаяся с ее собственной. Возникали в ней подозрения и по поводу частых, несвоевременно любезных заходов к ней царя: раньше навещал он женскую половину редко, с появлением же в ней Каллирои он начал постоянно туда заглядывать. Наблюдала она за ним и во время общих разговоров, когда он украдкой бросал на Каллирою взгляды: она следила за его глазами, отводимыми им от зрелища, но неудержимо вновь к нему возвращавшимися. Радостно дожидалась утра Статира, и совсем иначе ждал наступления утра царь. Он не спал всю ночь.
и мысленно так говорил себе: «Наступает суд. Со свойственной мне торопливостью я отложил его на слишком короткий срок. Итак, что же предстоит нам с завтрашнего утра? Завтра Каллироя навсегда уедет в Милет или в Сиракузы. Бедные мои глаза! Еще один только час остается вам любоваться прекрасным зрелищем, после чего станет счастливее меня мой раб. Обдумай, о душа, что следует предпринять тебе! Будь откровенна. Нет у тебя[157] иного советника: советницей влюбленному служит сама любовь[158]. Так вот ответь прежде всего самому себе: кто ты такой? Судья ли ты Каллирои или же человек, влюбленный в нее? Не обманывай себя, хотя ты и не сознаешь этого: ты влюблен. Еще яснее будешь ты в этом изобличен, когда ты перестанешь видеть ее. Зачем же стремишься ты причинить самому себе горе? Солнце, твой предок[159], выбрало для тебя создание, прекраснейшее из всех, на какие оно взирает, а ты от этого божественного подарка бежишь! Какое мне, в конце концов, дело до Херея и Дионисия, жалких рабов моих? Мне ли, великому царю, распоряжаться устройством их свадеб наподобие старушонки-свахи? Но я поспешил принять на себя разбор дела, и все это знают. Особенно стыдно мне Статиры. Итак, не обнародован своей любви, но и не завершай судебного разбирательства: тебе важно иметь возможность видеть перед собой Каллирою. Отложи заседание суда: даже и рядовой ведь судья право на это имеет».
С раннего утра служители готовили к заседанию помещение царского суда, а к дворцу стекались толпы народа. Волновался весь Вавилон. И подобно тому как на олимпийских состязаниях[160] можно видеть проводы атлетов, идущих на стадион, так устроены проводы были и здесь. Дионисия провожала толпа именитейших персов, а простой народ окружал Херея. С обеих сторон раздавались возгласы одобрения и тысячи напутственных пожеланий: «ты сильнее!», «победа останется за тобой!» А победной наградой тут была не дикая маслина, не яблоки, не сосновая ветка[161], а дивная красота, за которую было бы уместно поспорить и самим богам.
Но царь вызвал к себе Артаксата, евнуха, бывшего у него самым важным лицом, и сказал ему:
— Мне приснилось, что царские боги требуют жертв от меня. Долг благочестия надлежит мне выполнить прежде всего. Объяви же тридцатидневное по всей Азии празднование иеромении[162] с воздержанием от всяких судов и дел.
Евнух объявил приказ, и сразу же город наполнился жертвоприносителями в праздничных венках. Звучала флейта, играла свирель, и слышалось пение. Курился перед дверями домов фимиам, и шел на каждой улице пир:
157
«У тебя» — Дионисий обращается к самому себе, ища совета в глубине собственной души, которая теперь ему как бы и отвечает: «Неужели ты, Дионисий, не понимаешь, что ты влюблен?» — таков смысл ее ответа.
159
Солнце было предметом религиозного культа у персов. В духе греческой мифологии оно названо здесь божественным предком персидских царей.
160
На знаменитых, повторявшихся каждые четыре года, состязаниях в городе Олимпии (на юге Греции, в Пелопоннесе) происходили конские бега на колесницах, борьба, соревнование в прыжках и некоторых других видах спорта.