В это Херей сейчас же поверил: человек в несчастии легко поддается обману.
Разодрав на себе одежду и растрепав волосы, Херей наносил себе в грудь удары, сопровождая их восклицаниями:
— Пустынный для меня и предательский Вавилон, коварный гостеприимец! О как великолепен судья, развратитель чужой жены! Свадьба во время войны! А я-то готовил речь для суда, не сомневаясь, что выйдет у меня она правой! Вместо этого осужден я заочно, и победил меня Дионисий молча. Но победа его будет для него тщетной: не переживет Каллироя разлуки с живым Хереем, хотя Дионисию раньше и удалось ее обмануть моей мнимой смертью. Зачем, однако, я медлю? Зачем не закалываю я себя и не проливаю крови своей па дверь дома судьи? Пускай и персы узнают, и мидяне, как вершился царем здесь суд!
Видя невозможность подать утешение Херею в постигшем его несчастии и понимая, что Херею не уцелеть, Полихарм так сказал ему:
— Милый! Уговорами своими я в свое время мешал тебе умереть, теперь же я считаю твое решение правильным: сейчас я так далек от намерения помешать тебе в его осуществлении, что и сам я готов умереть вместе с тобой. Подумаем только о способе смерти, взвесим, какой окажется лучшим. Тот, который намечен тобою, хотя и послужит, конечно, некоторым укором царю и стыдом ему на будущее время, но не великим явится он ему наказанием по сравнению с тем, что мы от него потерпели. Между тем, раз уже мы решаемся умереть, наша смерть должна быть нами использована как месть тирану. Будет хорошо, если причиняемой ему нами обидой мы на деле заставим его раскаяться и если грядущим поколениям мы завещаем славную повесть о том, как двое эллинов, обиженных великим царем, и сами причинили ему за это обиду и умерли как мужчины.
— Но какую же обиду, — воскликнул Херей, — сможем мы, одинокие и бедные чужеземцы, причинить повелителю такого множества больших стран, обладающему той военной силой, какую мы с тобой видели? Его особа охраняется двойной стражей, и если нам даже и удастся убить кого-нибудь из его окружения или поджечь что-нибудь из того, что ему принадлежит, то и тогда никакого вреда для себя он от этого не ощутит.
— Твои слова, — ответил Полихарм, — были бы правильны, не будь войны. Ныне же, как мы слышим, Египет отпал, взята Финикия, а Сирия опустошается набегами. Царя встретит война даже прежде, чем он перейдет Евфрат. Мы с тобой, таким образом, не одни: союзников у нас столько, сколько их ведет за собой Египтянин, и ровно столько же у нас и оружия, столько же денег, столько же и триер. Чтобы отомстить за себя, воспользуемся мы чужой силой.
как Херей уже закричал:
— Поспешим! Едем! В войне справедливое взыщу я с судьи возмездие.
Наскоро снарядившись, они пустились догонять царя, делая вид, будто желают участвовать в его походе: они надеялись, что под таким предлогом они безопасно перейдут Евфрат. Войско застали они у реки и, вмешавшись в его тыловые части, последовали за ним дальше. Когда же прибыли они в Сирию, то перебежали к Египтянину. Часовые остановили их и стали расспрашивать, кто они такие, а вследствие того, что на них не было костюма послов, в них начали подозревать лазутчиков Тут попали бы они в очень опасное положение, если бы случайно не нашлось там одного грека, который понял их речь: они просили отвести их к царю, которому несут они с собой, говорили они, великую пользу. И Херей сказал царю, после того как их привели к нему:
— Мы греки, сиракузяне, из числа евпатридов[179]. А вот это мой друг, из-за меня приехавший в Вавилон, куда приехал и я из-за своей жены, дочери Гермократа: слыхал, быть может, и ты о Гермократе, победившем афинян в морском сражении?
Египтянин в ответ утвердительно кивнул головой. Ибо не было такого народа, который бы не знал о поражении, понесенном в Сицилийскую войну афинянами.
— Мы жертвы насилия Артаксеркса. И они обо всем рассказали Египтянину.
— Отдавая самих себя тебе в руки, — говорили они ему, — мы вручаем тебе в нашем лице верных твоих друзей, которых побуждают быть мужественными две наиболее действенных к тому силы — жажда смерти и жажда мщения. Я бы уже и теперь был мертв под тяжестью своего несчастия, но я остался жить единственно для того, чтобы причинить горе своему врагу:
179
В греческих городах евпатридами назывались граждане, принадлежавшие к числу местной родовой знати.