Глубокий и громкий вырвался из груди Статиры стон, и, разрыдавшись, сказала она:
— О, Судьба! Ты хранила меня нарочно к этому дню, чтобы мне, царице, дать узреть госпожу над собой! Это пришла, может быть, моя госпожа взглянуть, какую получила она рабыню.
С этими словами подняла она плач: постигла она тогда, что значит для свободнорожденного человека плен.
Но бог быстро все это изменил. Каллироя подбежала к Статире и обняла ее, говоря:
— Здравствуй, царица! Ты ведь царица, и царицей ты остаешься всегда; попала ты не в руки врагов, а в руки той, которая тебе мила и которую ты облагодетельствовала. Мой Херей — наварх, египетским же навархом сделал Херея его гнев на царя за слишком медленное мое к нему возвращение. Но теперь сердиться он перестал, с царем примирился и больше он вам уже не враг. Вставай же, дорогая моя, и в радости уезжай. Получи обратно и ты своего мужа: царь ведь жив, и к нему посылает тебя Херей. Встань и ты, Родогуна, первая моя среди персиянок подруга, и поезжай к своему мужу. Поезжайте и вы все, другие, сколько ни пожелает взять вас с собой царица, и не забывайте Каллирои.
Изумилась Статира, слыша такие речи, и не знала, верить ей им или не верить. Но, зная нрав Каллирои, не могла допустить она мысли, чтобы Каллироя, в обстановке великих несчастий, стала притворствовать.
Время заставляло, однако, спешить.
Находился в числе египтян некто Димитрий, знакомый царю философ, пожилого возраста человек, среди остальных египтян выделявшийся и образованием, и нравственными качествами. Его-то вызвал к себе Херей и сказал ему:
— Хотелось мне взять тебя с собой, приходится же мне возложить на тебя одно важное поручение: через тебя я великому царю посылаю царицу. Это и тебе придаст в его глазах особую ценность, и примирит его также с остальными египтянами[214].
И, сказав это, Херей назначил Димитрия стратегом триер, возвращаемых им обратно царю.
Всем хотелось сопутствовать Херею, все готовы были пожертвовать ради него и детьми, и отечеством, но Херей, ввиду предстоявшей ему переправы через Ионийское море, отобрал только двадцать самых больших и лучших триер и посадил на них весь наличный состав имевшихся у него греков, из числа же египтян и финикиян лишь тех, чья выносливость была ему известна. По доброй охоте взошло к нему на его корабли и немало кипрян[215]. Остальных же всех Херей разослал по их домам, одарив каждого долей военной добычи, чтобы в радости возвращались они к своим близким, будучи им уважены. И никому и ни в чем не было у Херея отказа, кто бы о чем бы его ни просил.
Каллироя же поднесла Статире все ее царские уборы, но та отказалась принять их:
— Носи их сама себе в украшение, — сказала она Каллирое, — подходит царский наряд такому, как твое, телу. Ты должна это взять в утешение твоей матери и в подношение отечественным богам. А у меня нарядов осталось в Вавилоне еще больше этого. Да хранят же боги тебя, да пошлют они тебе благополучное плавание и да не разлучат они тебя больше никогда с Хереем! Во всем поступила ты со мной честно. Выказала ты благородный свой, достойный твоей красоты характер. Прекрасный залог был вручен мне в тебе царем.
Кто смог бы описать этот день, в который произошло столько разнообразных событий, когда люди молились и уговаривались, радовались и печалились, давали поручения друг другу и писали домой?
Писал и Херей следующее письмо царю:
«Ты собирался рассудить нашу тяжбу, а я ее уже выиграл перед лицом беспристрастнейшего судьи: ведь самым хорошим судьей по вопросу о том, на чьей стороне сила и на чьей слабость, служит война. Война вернула мне Каллирою, и получил жену от войны не только я, но и ты. Не подражаю, однако, тебе в твоей медлительности, а быстро, даже без твоей о том просьбы, отдаю тебе Статиру чистой и продолжавшей и во время своего плена оставаться царицей. Впрочем, знай, что не я, а Каллироя посылает тебе этот подарок, в благодарность за который мы с ней просим тебя примириться с египтянами. Ведь больше, чем всем другим людям, терпеливость приличествует царю. А в египтянах этих получишь ты превосходных и преданных тебе солдат: вместо того чтобы следовать за мной в качестве друзей, они предпочли остаться с тобой».
Так написал Херей. Но и Каллироя сочла долгом своей признательности написать Дионисию. Лишь это одно совершила она втайне от Херея: зная ревнивый его характер, она и постаралась сделать это от него потихоньку. Взяв грамматидий[216], вот что она начертала на нем.
216